Снова появился запах. Тот самый. Девушка перевела глаза с масштабных ослепительно голых плеч на величественную талию, скользнула глазами вниз, туда, где плавными, будто крахмальными волнами лежал шлейф, напоминающий горделивую морскую волну во время прилива.
То, что она увидела…
Прямо по бирюзовой волне, вверх, ползла черная полоска плесени, изрядно сдобренная красными искорками. Там, где она поднималась, шлейф переставал существовать, обнажая толстые, как телеграфные столбы, ноги оперной дивы.
Грязная оплавленная полоска с едкими алыми точками неумолимо карабкалась вверх, пожирая тонкую ткань. Внизу, на паркете, солидно тлела шоколадная сигара.
Ника завороженно наблюдала за непонятным явлением: что же за материя такая? Плавится, но не гаснет? Когда она пришла в себя от изумления, вызванного невероятным физическим явлением, шлейфа, как такового, уже не существовало. А ноги певицы открылись уже до подколенных впадин. Поскольку все были страшно увлечены обсуждением, девушка поняла, что она – единственная свидетельница надвигающейся трагедии.
Дернув за рукав Дмитрия, Вероника сделала страшные глаза. Что? – также глазами спросил тот. Ника схватила его за белоснежный рукав и еще раз грубо дернула к себе, ткнув пальцем на реверс знаменитой гостьи. Дмитрий остолбенел. И Ника мгновенно поняла, что спасти мировую звезду может только она.
В бокале все еще пузырились остатки шампанского. Девушка примерилась и плеснула жидкость прямо на ползущую вверх черную горячую пену. Певица дернулась, ощутив нечаянную влагу на интимном месте. Вскрикнула, зашлепала рукой по собственному заду, моментально обнаружив его вопиющую оголенность. Еще раз вскрикнула, тонко, как раненая газель, заерзала по заду руками, пытаясь прикрыть срам растопыренными ладонями. Подскочил Малентино, охнул, что-то быстро и злобно забормотал по-итальянски.
– Он говорит, что предупреждал о невозможности использования этой бумаги, – автоматически поставленным голосом перевел один из клерков.
Малентино метнул на него угрожающий взгляд, и переводчики, оба, спрятались за волчицей.
«Ах вот в чем дело! – поняла Ника. – Это и не ткань вовсе! Ткань бы так красиво не лежала и так странно не горела! Знаем мы этих капризных клиенток! Навидались!»
* * *
Малентино просто брызгал слюной от злости, а Бонсерат вот-вот готовилась зареветь. Один лишь Ркацители, из-за вопиющей невоспитанности которого все и произошло, сохранял спокойствие и невозмутимость, оглаживая Спартака по мощной икре.
– Господи, что же делать? – красиво приложил руку к голове маэстро. – Сейчас наш выход, не возвращаться же в гостиницу! – Он стянул с шеи голубой платок, вытер вспотевший лоб и элегантно бросил цветную тряпицу на открытый зад Лавалье. Платок прикрыл ровно две третьих одной ягодицы.
– Кошмар! Позор! Провал! – прокомментировал свою творческую неудачу кутюрье.
Бонсерат, поняв, что помощи ждать неоткуда, громко заверещала.
– Еще чего! – строго произнес Ркацители, убрал руку со Спартака и по-хозяйски запечатал певице рот. – Шум нам не нужен. Думай, Жорик, думай! – наставительно обратился он к Малентино.
Маэстро попробовал стянуть обугленные концы ткани на мощном торсе. Материи не хватило.
Ника несколько секунд понаблюдала за паникующей парой. Переводчики по-прежнему прятались за волчицей и даже не выглядывали. «Что ж, придется выручать», – сказала себе девушка. Шагнула вперед. Не спрашивая, сдернула с Дмитрия белый пиджак, набросила на оголенное место дивы. Сунула в ее дрожащие руки рукава пиджака: держи!
Бонсерат наконец-то смогла поменять позу, а в ее глазах появилась надежда.
Вероника огляделась. Вход завешен тяжелым бордовым бархатом… Не пойдет. Тот же бархат на двух огромных окнах.
Вот! Стекла прикрывала едва заметная жемчужная кисея, и не тюль, и не шелк, что-то среднее.
– Срывай! – показала девушка Дмитрию.
Через секунду она держала в руках жемчужное облако легкой ткани. Бонсерат глядела на нее во все глаза. Малентино прекратил свой нескончаемый бег вокруг и тоже застыл, наблюдая. Из-за волчицы высунулись испуганные переводчики. Даже Ркацители наконец обратил внимание на Нику и, задумчиво погрузив в нос крючковатый палец, следил за ее манипуляциями.
Ника сложила ткань вчетверо, тщательно вытащив неровные концы, чтобы создалось подобие четырех острых лепестков. Головную часть стянула намертво голубым платком Малентино, вытащила из его невменяемых рук голубую розу, вставила в узел.
Получилось, что цветок, обрамленный двумя голубыми листиками, вырастает из жемчужной пены.
Безжалостно сдернула с зада Лавалье уже ненужный пиджак, вернула Дмитрию, больно хлопнула по ладоням дивы, которыми та снова попыталась прикрыть массивный срам. Пристроила розу прямо у острого окончания глубокого выреза спины. Получился новый шлейф. Серебристый, необычной формы, как мантия королевы. Ника оглянулась вокруг, ища, чем бы его закрепить. Глаза машинально уткнулись в грудь Ркацители, на которой золотился какой-то не то значок, не то орден.
– Дайте! – требовательно показала Ника. Мэтр вытащил палец из носа, зажал ладонью грудь.
– На время! – уже спокойнее попросила девушка. – Потом заберете.
Ркацители, отчаянно и горько вздыхая, протянул Нике медальку. Она быстро и умело застегнула ее под концами платка, намертво соединив остатки платья с новым шлейфом. Кисея красиво опала вниз. Оставалось только закрепить по бокам. Но чем?
– Чем? – вслух спросила Ника, оглядев присутствующих. И снова поняла, что помощников среди них она не найдет. Пристально посмотрела на застывшую Бонсерат, вернее, на самую верхнюю ее часть. Примерившись, одним хищным движением вырвала из высокой прически примы две шпильки.
– Ай! – вскрикнула примадонна, но было поздно: роскошные черные волосы упали на плечи.
– Тихо! – строго прикрикнула Ника. Она не терпела, когда кто-то вмешивался в священный акт творчества. – Одно из двух: или на голове башня, или голая задница.
Лавалье, видимо, с перепуга все поняла, всхлипнула и затихла.
Вероника быстро и четко соединила шпильками боковины шлейфа. Отошла, полюбовалась.
– Пройдите! – показала рукой Бонсерат. Дива послушно сделала несколько шагов. За бирюзовым шелком платья, как морская пена за прибоем, колыхался чудный, непривычной формы шлейф. Четыре острых языка струились по полу, будто отступающие во время отлива волны. «Концы следует закруглить, – подумала Ника. – Волны такими острыми и правильными не бывают».
– Зажигалку! – звонко щелкнула она пальцами.
Первым успел Ркацители.
Жадный огонек мгновенно оплавил прозрачные концы в неровную рваную линию. Шлейф стал в точности походить на убегающий морской прибой…
Малентино во все глаза смотрел на сотворенное Никой чудо. Вдруг резко опустился на колени, склонил голову: