Сименон сложил руки коробочкой, раскуривая тоненькую самокрутку.
— Что я должен делать?
— Сидеть здесь, присматривать за машиной до моего возвращения. Потом можешь пойти выпить. — Он дотянулся, забрал у Сиднея наручники. — Ключи?
— У него, — кивнул Сидней на Сименона.
Француз отдал ключи, Кобб сунул их в карман.
— Не знаешь, когда встретишь шикарную дамочку. — Он быстро и тревожно оглядел окаменевшие лица одно за другим. — Есть еще вопросы, господа?
— Кто информатор? — спросил Кройц. — Кто сказал, что цыгана повезут сегодня?
Кобб прищурился:
— Не задавай вопросов, которые внушают мне подозрения на твой счет. Еще что?
— Подробности транспортировки, — сказал Клее. — Сколько людей, из каких частей?
— Опять же не имею понятия. Возможно, четыре милиционера, а может быть, целая рота из Терцио. Обождем — увидим. — Он посмотрел на Сиднея: — Что думаешь, малыш?
Дело представлялось до смешного ненадежным.
— Что будем делать с реальным конвоем? — спросил Сидней.
Кобб улыбнулся:
— Перебьем как можно больше, пока нас не взяли. Дело не только в солдатах. Вам наверняка не надо напоминать, что город с радостью встретил мятежников, и поэтому ни одного штатского нельзя считать дружелюбно настроенным. Нельзя доверять никому за дверцами нашего автомобиля, и, если на тебя кто-нибудь с любопытством посмотрит, вали его при малейшей возможности.
Летнее солнце садилось за городскими стенами, длинные тени протягивались по узким улочкам Теруэля, но небо над головой еще было ярко-голубое, безоблачное, в нем стрелой метались ласточки и отчаявшиеся насекомые. Пустовавшие целый день тротуары постепенно заполняли женщины с детьми, медленно идущие на мессу. Сидя в машине после нервной дневной беготни по улицам, Сидней разглядывал их плотные черные одежды, казавшиеся сущим наказанием в душной жаре. Дети с опаской оглядывались по сторонам, словно знали, что огромная немецкая машина с кровавыми пятнами на сиденьях сулит только одни неприятности.
— С виду благочестивый народ, — тихо заметил Кобб, — хотя могу поспорить, с прошлого лета ни одного из этих лицемеров не видели в церкви. Ты ходил прежде в церковь, малыш? Прежде чем увидел красный свет, так сказать?
Сидней покачал головой, хотя, по иронии судьбы, в юности часто сиживал в храме, думая о немцах; теперь вот сидит в машине с двумя немцами, глядя на прихожан, направляющихся в храм. Он с отвращением видел вспотевший затылок Клее с валиками жира, набегавшими на толстую шею, потом взглянул на Кройца, который бросил на него ответный взгляд. Похоже, Кройц ничего не упускает, все видит, все оценивает. Присутствие этих мужчин, всплывших с самого дна глубочайшей общественной бочки, высасывало тепло из костей Сиднея. Он растер ладони о колючую грубую шерсть форменных брюк, втирая в болевшие ляжки липкую тревогу. В конце концов несколько часов бездействия перебороли его решимость не думать о самоубийственной ситуации, и нервы разрывались и лопались, как айсберг в теплом море. Не только у него.
— Черт побери, — неожиданно буркнул Кройц. — Никогда больше ничего такого не сделаю. Полное безумие!
— Закрой пасть, — предупредил Кобб таким тоном, словно ветер дунул по льду. — Успокойся.
Он медленно посмотрел в боковое зеркало, заслышав гулкий рев мотора, отражавшийся от высоких стен.
— Грузовик. Спорю, тот самый.
Крытый брезентом грузовик медленно громыхал по улице, сзади из кузова из-под больших не по размеру шлемов выглядывали землистые лица. Через минуту-другую проехал второй, за ним третий. Клее вытаращился на Кобба, как бы намереваясь броситься в драку, но тот его проигнорировал. Когда показалась четвертая и пятая машины, немец спросил:
— Что теперь?
Кобб по-прежнему смотрел в зеркало.
— Сименона ждем.
— Тут целая пехотная рота.
— Да? А кто говорит, будто она имеет какое-то отношение к транспортировке Виллафранки?
— Совсем плохо дело, — простонал Кройц.
Кобб оглянулся, ответив на критику:
— Заткни пасть, мать твою, и вперед смотри, господи ты боже мой!
— Вон Сименон, — указал Сидней.
Француз шел к машине с привычной глупой ухмылкой, петляя между прохожими.
— Видели грузовики? — спросил он, закуривая у окна Кобба.
— Ну и что?
— То, что это эскорт взломщика банков.
Зазвонил соборный колокол.
— Я же говорил, черт возьми, — пробормотал Клее.
— Больше того, — усмехнулся Сименон. — Я спросил одного парня в первом грузовике, не собирается ли он пощупать какую-нибудь андалусскую задницу, а он сказал, что они едут к северу.
Кобб нахмурился:
— С Виллафранкой?
Сименон пожал плечами:
— Наверно.
— Проклятье.
— Почему к северу? — спросил Клее. — Куда к северу?
Сидней взглянул на Кройца, а Кройц на него, но не сказал ни слова.
— Отменяем операцию, — потребовал Клее. — Против нас сто человек.
— Семьдесят семь, — уточнил Сименон.
— Сто или семьдесят семь, какая разница? Все равно их больше, и оружия у них больше.
Кобб забарабанил пальцами по рулю, склонив голову и усиленно размышляя.
— На той самой заставе, — вымолвил он наконец, — на дороге на Сарагосу, имеется пулемет, правда?
Сименон проследил за проходившей мимо темноглазой женщиной в черной вдовьей шали, с прижавшимся к ноге ребенком.
— Правильно, — кивнул он. — Тридцать с чем-то стрелков, пулемет, три команды.
— А если взять заставу?
Сидней сглотнул слюну, пеплом застрявшую в горле, и повернулся к Кройцу:
— Можно мне сигарету свернуть?
Немец поднял бровь, открыл жестянку с табаком.
— Тебя убьют, знаешь? — спокойно спросил он. Был в нем какой-то нигилизм, что не могло не нравиться Сиднею, несмотря на текущую в жилах мужчины немецкую кровь. Этот немец всех ненавидел, никому не верил, и его постоянство внушало доверие.
Сидней благодарно кивнул, закашлялся от едкого синего дыма, поймав взгляд Кобба в зеркале заднего обзора.
— Самый подходящий момент, черт возьми, к табачку приобщиться, — кивнул Кобб. — Не хочешь в бильярдный зал заскочить, пока суд да дело? — Он обратился к Сименону: — Что думаешь, френч? Возьмем дорожную заставу, направим пулемет на конвой. Расстреляем первый грузовик и последний, три средних блокируем.
— Откуда мы знаем, в каком Виллафранка?
— Не знаем, только здравый смысл говорит, что не в первом и не в последнем.