Обливаясь кровью и вытекавшими мозгами, ничего не видя сквозь лобовое стекло в красных брызгах, Эрман боком зацепил утес, пустив фонтан оранжевых искр, и выехал за среднюю линию. Затем бензовоз перевалил через низкое ограждение и свалился со склона высотой двести шестьдесят шесть футов. Эрман прожил еще целых девять секунд, прежде чем упасть на дно. Потом умер, и тело его вместе с телом обезглавленного компаньона превратилось в пепел в огненном шаре, который поднялся в ущелье, как солнце.
Козопас вернулся до рассвета, в самый темный час ночи, ориентируясь на мерцавший свет в окне своего дома. Сидней с Изаррой ждали его в большой комнате. Он разрядил дробовик, снял шапку, налил себе выпить. Потом взглянул на Сиднея:
— Нет больше твоей пещеры, inglés. Я это место знаю, там старая шахта. Только ее больше нет. Сплошной завал, одни камни. — Он выхлебнул водку и налил еще. — Похоже, свод обрушился, когда красные той ночью обстреливали горы. — Он поднял бровь. — Как говорят футболисты, гол в свои ворота, а?
Сидней пожал плечами. Все кончено.
— Большое спасибо, что посмотрели, сеньор. Я сегодня уйду. К своим должен вернуться.
Хоть своих больше нет. Нет ни воинской части, ни обязательств, ни оправданий. Ему негде скрыться в Испании и неизвестно куда бежать.
Видимо, пастух и это понял. Налил два стакана.
— Если тебя поймают, inglés, расстреляют. Знаешь?
Сидней кивнул:
— Рискну.
Изарра посмотрела на отца. Они семнадцать лет жили бок о бок и уже не нуждались в словах.
— Изарра проведет тебя тайной тропой, — сказал он. — Куда тебе надо?
Сидней покачал головой:
— Сам справлюсь. Для нее это очень опасно. Если меня поймают, то расстреляют. Если поймают ее… — Страшное заключение повисло в дымном воздухе.
Пастух пропустил его мимо ушей.
— Куда тебе надо добраться? — переспросил он.
Сидней уставился в крышку стола, ища указаний в фактуре дерева, потом поднял глаза на козопаса.
— Не знаю, — сказал он наконец. — Можно вам кое-что рассказать?
Лучи встававшего над горами солнца проникли в дверные щели, осветив долю Сиднея из золота Орлова, вываленного сверкавшими грудами на обеденный стол. Неоспоримая гибель американца потрясла Сиднея, доказывая, что его собственному шестому чувству насчет выживания не стоит доверять. Он всегда представлял себе Кобба состарившимся, как себя самого, и теперь, когда американца не стало, внезапно осознал собственную хрупкость и смертность. Изарра дотронулась до монеты.
— Положи обратно, — буркнул козопас. — Не твое.
— Ничего, — сказал Сидней, глядя, как она поднесла золотой кружок к свету и блик от монеты, словно лютик, скользнул по гладкой девичьей коже.
— Знаете, что б я купила, если бы она была моя? — проговорила девушка.
— Новый топор? — предположил пастух, расстегивая ширинку. — Новый топор пригодился бы. — Он пошел помочиться, дочь проводила его взглядом.
— Я купила бы зеркало, — объявила она. — Большое.
Сидней огляделся.
— У вас нет зеркала? — спросил он.
Изарра покачала головой.
— Откуда же ты знаешь, как выглядишь?
Она пожала плечами:
— Вижу свое отражение в пруду, только там как следует не разглядишь. — Она сверкнула на него глазами. — Расскажи, как я выгляжу, Сидней Стармен.
Он закусил губу.
— Ты довольно красивая.
Девушка удивилась, улыбка на губах угасла.
— Не надо было этого говорить, — пробормотала она и вышла с пылавшими щеками.
Сидней разделил золото на две кучи, одну ссыпал в наволочку и уложил в рюкзак. Взял половину лепешки козьего сыра, две буханки хлеба, всунул сверху бутылку пастушьей домашней водки. Изарра починила его обувь, залатав подошвы грубой пенькой, которая пахла соломой.
Договорились отправиться при восходе луны, Изарра будет его провожать до рассвета, дальше он сам пойдет к побережью. Она весь день сновала по крошечному домику, неискусно притворяясь, будто занята своими делами. Сидней старался не смотреть на нее. Он собрал «люгер», сунул за пояс и пошел ранним вечером помогать козопасу схоронить его долю золота.
— Хорошо, что ты знаешь, где я его прячу, — пробормотал пастух, перекатывая валун на могилу Сиднея. — Если когда-нибудь вернешься, а меня уж не будет, найдешь.
— Оно не мое, — заявил Сидней. — Оно принадлежит вам и Изарре.
Камень, слегка качнувшись, встал на место, пастух разогнул спину. Махнул рукой на долину, оливковые деревья, пчелиные ульи, курятник, ручей, огород и на коз.
— Скажи ради Царя Небесного Иисуса Христа, зачем мне деньги, hombre? — Он улыбнулся, как миллионер, и нахмурился.
Пес издал глухое низкое рычание, Сидней взглянул на идущую в гору тропу. Над ней поднялось розоватое легкое облачко пыли, поплывшее на вечернем ветру к западу. Пастух хлопнул его по плечу:
— Собирай вещи, inglés. Изарра!
Они услышали грузовики задолго до того, как увидели, моторы на пониженной передаче выли и скрежетали на крутой дороге. Козопас схватил дробовик, вставил обойму.
— Что ты делаешь? — спросила Изарра.
Пастух положил ружье на стол, обхватил обеими руками лицо дочери, поцеловал в лоб.
— Теперь идите, — сказал он, — пока еще опережаете их.
Изарра вырвалась.
— О чем ты говоришь?
— Вместе пойдем, — добавил Сидней, хоть тактические соображения диктовали иное.
Козопас соглашался с тактическими соображениями.
— Ни у кого из нас не будет ни единого шанса, — сказал он. — Вы оба идите, я их задержу.
— Нет! — воскликнула Изарра. — Они тебя убьют!
— Если они нас поймают, всех убьют, дочка.
Изарра повернулась к Сиднею и прошипела:
— Ты во всем виноват, Сидней Стармен. Ты им нужен, ты привел беду в наш дом.
— Ошибаешься, детка, — ласково возразил отец. — Я его привел в наш дом, ты залечивала его раны. Мы приютили вражеского солдата, они нас расстреляют. Поручаю тебе жизнь этого мужчины. — Он погладил ее по голове. — Иди с моего благословения. Позволь мне для тебя это сделать. — Он посмотрел на Сиднея: — Теперь иди, inglés, позаботься о моей дочери. Или оставайся здесь, прими бой.
— Я о ней позабочусь, — пообещал Сидней.
Козопас кивнул.
— Пса возьмите. Он дорогу знает лучше любого из нас.
Они двигались быстро, пригнувшись в тени под редко растущими оливковыми деревьями, делая широкий круг по бесплодным склонам. Пес указывал путь, Сидней тащил за собой всхлипывавшую Изарру, толкал ее вперед, когда она останавливалась оглянуться. Грузовики встали после первого залпа из дома. Стрелки высыпались из-под брезента, прячась за машинами. Сидней, Изарра и пес добрались до гравия, начали подниматься по козьей тропе, когда бригада пулеметчиков установила орудия и открыла сплошной огонь. Стрелки под его прикрытием попытались проникнуть в дом с фланга через боковое окно, укрываясь в русле ручья. В горах пулеметные очереди напоминали нетерпеливую барабанную дробь пальцев по крышке стола, сухим эхом разносясь по долине. Сидней подтолкнул Изарру выше, направляясь туда, где ручей разделялся надвое. Далеко внизу пули выбивали из дома камни, а неловко брошенная граната зарылась в луковые грядки. Залегший в русле ручья отряд прикрыл другую группу, пробегавшую по непростреливаемой стороне, но, как только она пошла в атаку, пули попали в пчелиный улей. По саду полетели щепки, мед, разозленные пчелы. Пока вторая группа убегала от роя, пулеметчики помчались прятаться за кипарисами перед домом, вытаскивая на ходу гранаты. Козопас в доме выпил последний стакан aguardiente. У него остался один патрон. Бог не простил бы, если б он его использовал так, как хотел. Он медленно пошел в спальню, взял фотографию жены, матери Изарры, вернулся, уселся за кухонный стол. По дому летали пули, пронзая переднюю дверь и вылетая в заднюю, попадая в отряд, заходивший сбоку. Снаружи царил полный хаос, а в доме наступил торжественный тихий момент. Пастух поднял дробовик и приставил к окну, все время поглядывая на карточку жены.