— Привет садоводам-любителям!
Прервав работу, Генри оперся на лопату. На переносице у него розовела полоска загара.
— Чем занимаешься?
— Салат латук сажаю.
Оглядывая двор, я увидел папоротники, которые Генри выкопал в день убийства. Он сообщил нам тогда их название — костенец. Камилла еще заметила, что от этого слова так и веет ведовством. Высаженные на тенистой стороне дома, они уже успели разрастись и вскипали у стены прохладной темной пеной.
Меня повело назад, но я успел ухватиться за воротный столб.
— Какие планы на лето? Останешься здесь? — спросил я.
Он окинул меня критическим взглядом, тщательно отряхнул руки о колени и лишь потом ответил:
— Наверное. А ты?
— Не знаю…
Я еще никому не говорил, что накануне оставил в Службе поддержки студентов заявление об устройстве на работу — присматривать за квартирой профессора истории из Нью-Йорка, на лето уезжавшего в Англию работать с источниками. Предложение выглядело очень заманчиво: бесплатное жилье в приятном районе Бруклина и никаких обязанностей, кроме поливки цветов и выгуливания двух терьеров, которых хозяин не мог взять с собой из-за карантина. Поначалу я отнесся к этой радужной перспективе с опаской — воспоминания о Лео и мандолинах были еще свежи в моей памяти, — но сотрудница службы заверила меня, что это совсем другое дело, и вывалила на стол целую груду писем от довольных студентов, которые присматривали за квартирой в прошлые годы. Я никогда не бывал в Нью-Йорке и совершенно не представлял, что меня там ждет, но возможность пожить в незнакомом городе казалась очень соблазнительной. Мне нравилось думать о толпах народа и запруженных машинами улицах, воображать себя продавцом в книжном магазине или официантом в кафе, воображать радости неприметного, анонимного существования. Одинокие посиделки в кафе, вечерние прогулки с терьерами, и ни одна живая душа не знает, кто я такой.
Генри, пристально наблюдавший за мной, поправил очки:
— Тебе не кажется, что еще рановато?
Я рассмеялся, сообразив, на что он намекает: сначала Чарльз, теперь я.
— Да брось, все нормально.
— Уверен?
— Вполне.
Он с силой вонзил лопату в землю и снова принялся за работу. Я уперся взглядом в его спину, перетянутую крест-накрест черными подтяжками.
— Тогда помоги мне посадить этот латук, — не поднимая головы, сказал он. — В сарае есть еще одна лопата.
Поздно ночью, где-то около двух, я проснулся от громкого стука в дверь. «Тебя к телефону!» — крикнула из коридора староста корпуса. Запахивая на ходу халат и проклиная все на свете, я поковылял вниз.
Еще не дойдя до телефона, я услышал истерические «алло» Фрэнсиса.
— В чем дело? — буркнул я.
— Ричард, у меня сердечный приступ.
Я покосился на старосту — Вероника, Валерия, я не помнил, как ее зовут. Она возвышалась рядом, скрестив руки на груди и склонив голову набок, — олицетворение материнской озабоченности. Я демонстративно повернулся к ней спиной.
— Все с тобой в порядке, — сказал я в трубку. — Ложись спать.
— Ричард, послушай, умоляю, — продолжал стонать Фрэнсис. — У меня правда приступ, я умираю.
— Хватит чепуху молоть.
— Все симптомы налицо. Боль в левой руке. Затрудненное дыхание. Ощущение тяжести в загрудинной области.
— Я-то что могу?
— Отвези меня в больницу.
— Вызови «скорую», — зевнув, посоветовал я.
— Нет, только не «скорую», лучше уж умереть. Я когда-то…
Дальнейшего я не расслышал — Вероника, встрепенувшаяся при слове «скорая», тут же встряла в разговор.
— Если вам срочно нужен врач, свяжитесь с охранниками, — затараторила она, горя желанием помочь. — С полуночи до шести там дежурит ночная смена. Они умеют делать искусственное дыхание, и еще у них есть специальный фургончик для транспортировки в больницу. Если хотите, я…
— Не нужен нам врач, — бросил я ей. На том конце провода Фрэнсис как заведенный повторял мое имя.
— Да здесь я, здесь.
— Ричард, с кем ты там разговариваешь? Что случилось?
— Ничего не случилось. Послушай…
— Кто говорил про врача?
— Никто. Теперь послушай. Да подожди же минуту, — повысил я голос, когда он попытался что-то сказать. — Успокойся и расскажи, что с тобой стряслось.
— Приходи, пожалуйста. Мне плохо, очень плохо. У меня в какой-то момент сердце перестало биться. Я…
— Что, передозировка? — понимающе спросила Вероника.
— Будь так любезна, помолчи немножко, — не выдержал я. — Мне совсем ничего не слышно.
— Ричард, может, все-таки зайдешь? — пролепетал Фрэнсис. — Ну пожалуйста.
— Ладно, скоро буду, — ответил я после краткой паузы и бросил трубку.
Когда я вошел, Фрэнсис лежал на кровати, полностью готовый к выходу, разве что не обутый.
— Пощупай у меня пульс, — приветствовал он меня.
Зная, что иначе он не успокоится, я взял его за запястье и ощутил частые сильные удары. Фрэнсис лежал не шевелясь, только прикрытые веки дрожали, как желе.
— Как ты считаешь, что со мной?
— Не знаю.
На щеках у него горел нездоровый румянец, но на умирающего он не походил. Я не исключал, что у него, например, пищевое отравление или приступ аппендицита, хотя, разумеется, даже заикнуться об этом сейчас было бы безумием.
— Как думаешь, мне надо к врачу?
— Сам решай.
Он затих, словно к чему-то прислушиваясь:
— Не знаю. По-моему, надо.
— Хорошо. Если тебе от этого полегчает, поехали. Давай поднимайся.
На то чтобы курить всю дорогу до больницы, здоровья у него хватило. Описав полукруг, мы остановились у освещенного крыльца с вывеской «Неотложная помощь», но выходить не спешили.
— Уверен, что тебе туда нужно?
Он обдал меня возмущенным взглядом:
— Думаешь, я притворяюсь?!
— Нет, что ты, — удивился я. Такая мысль меня действительно не посещала. — Я только спросил.
Он выбрался из машины и с силой захлопнул дверцу.
Нам пришлось подождать около получаса. Фрэнсис заполнил карточку, взял со столика научно-популярный журнал и мрачно погрузился в чтение. Когда высунувшаяся из кабинета медсестра назвала его имя, он не пошевелился.
— Тебя вызывают, — сказал я.
Он вцепился в подлокотники.
— Чего ж ты, иди.