Мимо прогромыхал лесовоз.
— Хорошо, что я этого не знал, — только и произнес я.
— В общем, ты прав — все кончилось нормально, — пожал плечами Чарльз. — Но все равно меня бесит, когда он изображает из себя нашего спасителя.
Мы погрузились в молчание.
— Ты уже решил, куда поедешь на каникулы? — спросил Чарльз.
— Еще не думал, — ответил я. Никаких новостей из Бруклина не поступало, и я почти смирился с мыслью, что дело не выгорело.
— Я собираюсь в Бостон, — объявил он. — У тетки Фрэнсиса квартира на Мальборо-стрит, в двух шагах от Паблик-гарден. На лето она перебирается в загородный дом, и Фрэнсис говорит, я могу у нее пожить.
— Круто.
— Хочешь, присоединяйся. Места хватит — квартира огромная.
— Спасибо, я подумаю.
— Тебе понравится. Фрэнсис сам будет в Нью-Йорке, но обещал наведываться в гости. Ты бывал в Бостоне?
— Нет.
— Тем более. Сходим с тобой в музей Гарднер. И еще обязательно в «Ритц» — в тамошнем баре играет классный тапер.
Он принялся рассказывать мне про какой-то гарвардский музей, где хранится миллион искусственных цветов из венецианского стекла, и тут, метнувшись к обочине, рядом с нами лихо притормозил желтый «фольксваген». Опустив стекло, нас одарила лучезарной улыбкой моя утешительница Трэйси.
— Привет, ребят! Подвезти?
Когда мы вошли в квартиру, часы показывали четверть одиннадцатого. Камилла, очевидно, ушла на занятие. Чарльз со стоном сбросил пиджак прямо на пол.
— Как самочувствие?
— Штормит, честно говоря.
— Хочешь кофе?
— Можно и кофе, — зевнул Чарльз. — На кухне вроде оставался. Слушай, ничего, если я залезу в ванну?
— Валяй.
— Я буквально на минуту. В этом обезьяннике была такая грязища — не удивлюсь, если окажется, что я подцепил блох.
Он скрылся в ванной. Было слышно, как он, то и дело чихая, напевает что-то себе под нос, потом все заглушил шум воды. Поняв, что минутой он не ограничится, я пошел на кухню, налил себе апельсинового сока и положил в тостер пару ломтиков хлеба с изюмом.
Обшаривая полки в поисках кофе, я наткнулся на банку «Хорликса». Этикетка смотрела на меня с упреком — только Банни в нашей компании пил солодовое молоко. Я задвинул банку в самый угол, спрятав ее за горшочек кленового сиропа.
Кофе был уже готов, а я расправлялся со второй порцией тостов, когда в прихожей щелкнул замок, хлопнула дверь, и на кухню заглянула Камилла — этакий постреленок с немытой головой и осунувшейся бледной рожицей.
— О, привет.
— Привет-привет. А я тут как раз завтракаю, присоединяйся.
Камилла села рядом:
— Как все прошло?
Пока я рассказывал, она подхватила с моей тарелки намазанный маслом тост и рассеянно сжевала его.
— Как он, нормально? — спросила она, когда я умолк.
— Да, вполне, — ответил я, хотя и не совсем понял, что имеется в виду под «нормально».
Камилла встала налить себе кофе.
Холодильник выводил свои рулады, откуда-то снизу доносились слабые звуки радио: под хоровое мычание коров слащавый женский голос распевал песенку про йогурт. Камилла внимательно осматривала полки, пытаясь найти чистую чашку.
— Знаешь, мне кажется, тебе стоит выбросить ту банку «Хорликса», — сказал я.
Она ответила не сразу:
— Знаю. В шкафу еще его шарф валяется — он забыл его, когда уходил от нас в последний раз. То и дело на него натыкаюсь. Запах сохранился до сих пор.
— Почему не выкинешь?
— Все надеюсь, что он сам исчезнет. Что в один прекрасный день я открою шкаф, а шарфа там нет.
— Слышу знакомый голос! — воскликнул Чарльз. Видимо, он уже давно стоял на пороге, слушая наш разговор. Он был в одном халате и, как всегда, когда хотел скрыть, что пьян, тщательно выговаривал слова:
— Я думал, ты на занятиях.
— Только что вернулась — Джулиан отпустил нас пораньше. Ты как?
— Восхитительно, — ответил Чарльз, прошлепав на кухню. Отпечатки босых ног тут же испарялись с томатно-красного линолеума.
Обойдя Камиллу, он взял ее за плечи и вкрадчиво склонился над ухом:
— Как насчет поцелуя непутевому братишке?
Камилла повернула голову, чтобы чмокнуть его в щеку, но он обнял ее одной рукой за талию и, крутанув к себе, поцеловал прямо в губы.
Принять это за братское лобзание было невозможно, это был жадный поцелуй любовника, цель которого — застать врасплох, смутить, распалить. Халат на Чарльзе распахнулся, обнажив грудь; пальцы погладили нежную шею, скользнули по ней вниз и остановились, дрожа, на медовой коже над самым краем блузки.
Я не верил своим глазам. Камилла не отпрянула, даже не шевельнулась, а когда Чарльз разжал объятие, придвинулась к столу и, как ни в чем не бывало, потянулась за сахарницей. Пахло перегаром, разгоряченным влажным телом, сладковатым лосьоном после бритья. Звякнула ложечка. Камилла сделала глоток, и тут я вспомнил: она не любила сладкий кофе, она всегда пила кофе с молоком, но без сахара.
Потрясенный, я чувствовал, что надо что-то сказать, не важно что, но в голове стоял туман.
Молчание нарушил Чарльз.
— Умираю с голода, — объявил он, подтягивая пояс и с воодушевлением заглядывая в холодильник. — Лично я собираюсь соорудить яичницу. Еще кто-нибудь будет?
Я вернулся домой, принял душ, немного поспал, а ближе к вечеру отправился к Фрэнсису.
— Заходи, заходи! — воскликнул он, сопровождая приглашение бурными жестами. Его письменный стол был завален книгами, в переполненной пепельнице дымилась сигарета.
— Что там вчера случилось? Чарльза на самом деле арестовали? Генри как воды в рот набрал. Кое-что сообщила Камилла, но подробностей она и сама не знала… Присаживайся. Выпить хочешь? Чего тебе налить?
Пересказывать Фрэнсису драматические события было, как обычно, сплошным удовольствием. Подавшись вперед, он ловил каждое слово, в нужных местах издавая изумленные, возмущенные или сочувственные возгласы. Когда я дошел до конца, он засыпал меня вопросами. В любой другой ситуации, польщенный этим экстатическим вниманием, я растянул бы беседу надолго, но в тот раз после первой же паузы я сменил тему:
— А теперь хочу у тебя кое-что спросить.
Прикурив, Фрэнсис захлопнул зажигалку и нахмурился:
— Хм, ну попробуй.
Я перебрал несколько разных формулировок и в итоге решил, что, если хочу получить однозначный ответ, лучше прибегнуть к самой простой:
— Как ты считаешь, Чарльз и Камилла спят друг с другом?