— Скажи своей маме, что ты себя убьешь! — возбужденно воскликнул Хилли, опасливо оглядываясь на кухонные окна, откуда доносился монотонный плач. Только вчера в лагерь отбыла первая порция несчастных — они шли к автобусу с таким обреченным видом, будто он должен был доставить их прямиком в ад. — Я сказал своей, что отравлюсь. Сказал, что лягу на дорогу — пусть меня переедет машина.
— Не в этом дело. — Харриет рассказала ему о кошке.
— Так ты не едешь в лагерь?
— Если смогу этого избежать. — На самом деле Харриет уже несколько недель просматривала всю поступающую в их почтовый ящик корреспонденцию и немедленно ликвидировала все письма, на которых стоял обратный адрес лагеря. Но если такой способ прекрасно работал с ее рассеянной матерью, Эдди было не так-то легко обвести вокруг пальца. Она могла и позвонить в церковный комитет, с нее станется!
Харриет рассказала Хилли про усыпление и про свой план мести.
— Здорово придумано, но может быть, лучше взять другое животное? — сразу же заинтересовался Хилли. — Ну, свинью, например, или бегемота? — Хилли терпеть не мог бабушку Харриет, потому что она все время дразнила его за длинные волосы.
— Нет, эта вполне сойдет.
Он наклонился над ее плечом, наблюдая, как Харриет аккуратно приклеивает ухмыляющуюся обезьянью морду на лицо Эдди, чтобы она оказалась окаймленной затейливой прической невесты. Жених, дед Харриет, глядел на морду влюбленными глазами. Внизу фотографии была подпись, сделанная рукой Эдди:
Эдит и Хейвард
Счастливы вместе
Миссисипи, 11 июня 1935 года
— Да, — после паузы проговорил Хилли. — Хорошо получилось.
— Неплохо, да только гиена сюда еще лучше бы подошла.
Они едва успели поставить на место «Энциклопедию» и положить на полку альбом, как на дорожке раздался шелест гравия — вернулась Эдди.
Через секунду хлопнула парадная дверь.
— Девочки! — раздался голос Эдди, как обычно резкий, как обычно деловой.
Ей никто не ответил.
— Девочки, я решила пойти вам навстречу и отвезла кошку к вам домой. Думала, что, наверное, вам захочется похоронить ее, но если вы уже и думать забыли о бедном создании, я сейчас же отвезу ее назад к доктору Кларку…
Раздался топот трех пар ног, и трое детей появились на пороге гостиной.
Эдди подняла бровь.
— Кого я вижу? Какая хорошенькая маленькая девочка! Как ее зовут? — Она с притворным изумлением прищурилась, делая вид, что не узнает Хилли. Вообще-то он напоминал ей Робина, хоть и с длинными волосами, и поэтому она втайне его любила, но не могла удержаться, чтобы хоть немного не подразнить. — Ах, Хилли, неужели это ты? Прости, я не разглядела тебя за твоими чудесными золотыми локонами…
Хилли презрительно фыркнул:
— Мы тут рассматривали ваши старые фотки.
Харриет незаметно пнула его сзади ногой под коленку.
— Ну, не знаю, что может быть интересного в моих старых фотографиях, — сказала Эдди рассеянно. — Девочки, — обратилась она к внучкам, — я думала, вы захотите похоронить кошку в вашем собственном дворе, поэтому попросила Честера выкопать яму.
— А где Винни? — спросила Алисон. Ее голос был хриплым от слез, лицо распухло так, что глаз почти не было видно. — Где она? Где ты ее оставила?
— В сарае у Честера. Она завернута в полотенце. Думаю, вам не стоит ее разворачивать.
— Ну, давай, Харриет, — сказал Хилли, подталкивая ее локтем в бок. — Разверни ее, давай посмотрим.
Они с Харриет стояли бок о бок в темном сарае для инструментов и смотрели на маленький сверток, замотанный в голубое полотенце и лежащий на скамье. Алисон, все еще плача, рылась у себя в комнате по полкам в поисках старого свитера, на котором когда-то Винни любила спать, чтобы положить его в могилу.
Харриет взглянула на улицу сквозь пыльное окно сарая. В углу сада виднелась фигура Честера, склонившегося над ямой с лопатой в руках.
— Ладно, давай, — сказала она, — только быстро, пока сестра не вернулась.
Только гораздо позднее Харриет сообразила, что именно тогда она в первый раз увидела смерть и потрогала руками мертвое существо. Она не ожидала, что шок будет столь сильным. Бок кошки был холодный и твердый, и по пальцам Харриет пробежала неприятная дрожь.
Хилли наклонился, чтобы лучше рассмотреть мертвое животное.
— Фу, гадость, — сказал он.
Харриет погладила рыжую шерсть. Она была все такая же мягкая, несмотря на деревянную твердость застывшей плоти. Лапы кошки были растопырены, словно ее собирались бросить в таз с водой, а глаза, при жизни такие яркие, ясные, зеленые, подернуты полупрозрачной пленкой.
Хилли нерешительно дотронулся до кошки.
— Уу-уу, — вскрикнул он, отпрыгивая назад, — какая мерзость!
Но Харриет, не моргнув глазом провела пальцем по боку Винни, задержавшись на почти голом участке ее тела, где шерсть так и не выросла. Когда-то кошка никому не давала прикоснуться к этому месту, даже Алисон не подпускала, шипела, царапалась. А сейчас она лежала, не шевелясь и не реагируя ни на что. Рот ее застыл в оскале, острые зубы — как на ладони.
Так вот что это за секрет, который знали и капитан Скотт, и Лазарь, и Робин и который сейчас постигла кошка Винни, так вот каков этот переход от жизни к витражному церковному окну! Когда Скотта нашли, он лежал в спальном мешке рядом со своими товарищами — их мешки были застегнуты наглухо. Рядом с ним лежал его дневник. Последняя запись в нем гласила: «Как жаль, мне кажется, что я больше не смогу писать». То было в Антарктиде, понятное дело, что тела полярников застыли, но сейчас на дворе стоял теплый май, и, тем не менее, от мертвого тельца Винни веяло ледяным холодом.
— Давай поспорим, что ты побоишься дотронуться до глаза? — спросил Хилли, придвигаясь к ней поближе.
Харриет не слушала его — образы и обрывки мыслей, сметая друг друга, неслись перед ее глазами: слова, сползающие с замерзающей руки на бумагу, все неразборчивее, все бледнее; темнота, которую человек был не в силах преодолеть, вечный ужас загадочного перехода от бытия… к чему?..
— Ты что, боишься? — спросил Хилли, кладя Харриет руку на плечо.
— Заткнись и убери руку, — отрезала она, передергивая плечами.
Снаружи раздался голос матери — их звали ужинать. Харриет быстро набросила полотенце на голову мертвой кошки и повернулась к Хилли.
— Пойдем, — сказала она, — пора предать тело земле.
Ее сердце стучало мучительно, глухо; что-то сродни не страху, а скорее звериному гневу поднималось в ее душе.
Хотя миссис Фонтейн и не имела отношения к смерти кошки, она все равно от души порадовалась этому событию. Как обычно, она спряталась за кухонной занавеской, где проводила большую часть дня, наблюдая за жизнью соседей, и увидела, что Честер роет яму. Потом к яме подошли трое детей и встали по краям. Младшая девочка — Харриет — держала в руках голубой сверток. Старшая плакала.