Слезы подступили к глазам Харриет. Она с размаху шлепнулась на кровать.
Тэт аж подскочила от испуга и открыла глаза.
— Господи помилуй! Харриет? — дрожащими руками она нащупала очки. — Что случилось? Где твой дружок?
— Он пошел домой. Тэтти, ты меня любишь?
— Что произошло? Детка, который сейчас час? — Тэт, прищурившись, взглянула на часы. — Ты что, плачешь? — Она протянула руку и пощупала лоб Харриет, но он был холодный и влажный от пота. — Да что же с тобой такое?
— Можно, я останусь на ночь?
Сердце Тэт упало:
— Деточка, ты же видишь, бедная Тэтти и так полужива от этой аллергии… Ну скажи мне, что все-таки приключилось? Тебя кто-то обидел?
— Позволь мне остаться, я буду вести себя очень тихо…
— Дорогая, дорогая моя, ты же знаешь, я всегда тебе рада, но понимаешь..
— Ну почему ни ты, ни Либби, никто не хочет, чтобы я оставалась на ночь?
Тэтти тяжело вздохнула. Все-таки дети — ужасная головная боль, как хорошо, что у нее нет своих.
— Харриет, ну-ка успокойся, давай возьмем календарь и выберем день на следующей неделе, я к тому времени уже приду в себя…
Она замолчала. Девочка плакала, вытирая слезы грязным рукавом футболки.
— Ну ладно, — сказала Тэт бодрым голосом, — пойдем-ка умоемся, и тебе сразу станет легче. Давай, давай, Харриет, вставай и пошли со мной.
Она взяла племянницу за грязную ладошку и повела вниз, в ванную, где открыла оба крана и вручила ей кусок розового туалетного мыла.
— Вот, милочка, вымой лицо и руки… Нет, сначала руки. А теперь побрызгай себе в лицо холодной водой, ну вот, тебе уже лучше?
Она намочила водой полотенце и деловито вытерла щеки Харриет.
— А теперь возьми полотенце и протри себе шею и под мышками, хорошо?
Харриет машинально мазнула себя полотенцем по шее, потом задрала футболку и провела прохладной тряпкой по рукам и груди.
— Нет, не так, неужели Ида ничему вас не учит? Она хотя бы следит за тем, чтобы ты мылась каждый день?
— Да, мэм, — безнадежным голосом пробормотала Харриет.
— Тогда почему же ты такая грязная? Ты что, не принимаешь ванну ежедневно?
— Да, мэм.
— А она проверяет, мокрое мыло или нет после вашей ванны? Можно целый час сидеть в горячей воде, но чище не станешь, если не намылишься. Ида Рью прекрасно знает, что…
— Ну почему все только и делают, что ругают Иду Рью?
— Никто ее не ругает, деточка, да только, пожалуй, мне самой придется с ней поговорить. Она не сделала ничего дурного, не волнуйся, но у цветных, знаешь ли, другие взгляды на многие вопросы… О нет, Харриет, — воскликнула Тэт, закатывая глаза, — только не начинай все сызнова!
Юджин вышел из трейлера вместе с Лойялом, и теперь они стояли бок о бок, глядя в сторону леса. Лойял поглядел в небо, потянулся и медленно направился к своему грузовику. Казалось, он был в полной гармонии как с природой, так и с самим собой. У Юджина же руки начинали трястись, стоило ему подумать о том, что им предстоит сделать вечером. Проходя мимо грузовика Лойяла, он машинально взглянул на себя в зеркало заднего вида, провел рукой по волосам, забранным сзади в хвост, и потер небритые щеки. Вчера они с Лойялом пытались провести церковную службу на отдаленной ферме, и кончилось все это довольно плачевно. Ни одна чертова змея так и не вылезла из корзины, собравшиеся фермеры и их угрюмые рабочие какое-то время из любопытства молча стояли вокруг, но потом в них полетели пробки от бутылок и осколки гравия, а в конце концов народ и вовсе разошелся. Никто не дал ни цента, да и за что им было платить? Представления люди не увидели, только время потеряли. Сегодня, по словам проповедника, их ожидал более теплый прием, да только где? На «Горячем источнике», у черта на куличках, вот где. Юджина совершенно не интересовал «Горячий источник», это была не его территория. Через пару дней они хотели устроить показательные выступления у себя на центральной площади, да только и там на большую толпу рассчитывать не приходилось — игры со змеями в их штате были запрещены законом.
А Лойялу все было по барабану. «Я здесь для того, чтобы исполнять Божью волю, — спокойно говорил он. — А Божья воля состоит в том, чтобы побеждать Смерть». Прошлым вечером его совершенно не смутили издевательские выкрики фермеров, но Юджин не знал куда деваться от стыда и с трепетом ждал повторного сеанса публичного унижения.
Они стояли рядом с грузовиком Лойяла — повешенная в открытом проеме кузова холщовая занавеска закрывала от глаз корзины со змеями, но характерный запах скрыть было невозможно. На бампере большими наклонными буквами было написано: ЭТОТ МИР НЕ МОЙ ДОМ! К счастью, Кертис смотрел телевизор в трейлере, иначе от него не так просто было бы отделаться. Они уже собирались залезть в грузовик, как дверь трейлера со скрипом распахнулась, и на пороге появилась Гам. Она на секунду замерла, потом заковыляла в их направлении.
— Доброго вам вечера, мэм, — вежливо сказал Лойял.
Юджин отвернулся. Последние дни он боролся с приступами острой ненависти к бабке, и ему приходилось все чаще напоминать себе, что она всего лишь старуха, к тому же еще и смертельно больная. В голове его промелькнула картинка из глубокого детства — они с Фаришем еще совсем малыши, а отец выволакивает их из трейлера наружу, как будто для порки. Лицо у отца красное, будто свекла, но вдруг Юджин понимает, что отец вовсе не сердится, наоборот, он рыдает. «Господь всемогущий, я в себя не могу прийти, с тех пор как услышал этот приговор... Господи, сжалься и защити ее. О, нашей Гам недолго осталось быть с нами — врачи сказали, больше месяца не протянет. Кто же знал, что у ней все кости изъедены распроклятым раком».
Это было более двадцати лет назад. Еще четверо братьев успели родиться, вырасти, сесть в тюрьму или получить пособие по инвалидности; его отец, мать, дядя и мертворожденная сестренка давно лежали в земле, но Гам коптила небо, как и прежде. Доктора и сейчас примерно раз в полгода ставили ей смертельные диагнозы — то цирроз печени, то разрыв селезенки, то открывали очередной рак очередного органа. Сколько одних этих раков у нее было! Наверное, ее кости были уже совсем источены и стали черные, пористые, как куриные, которые бросили в костер. Юджину иногда казалось, что, если бы кому-нибудь пришло в голову разрезать Гам, внутри у нее не было бы даже крови — только ядовитая губчатая масса.
— Мэм, вы позволите задать вам вопрос? — продолжал Лойял. — Как получилось, что все зовут вас Гам?
— Да никто этого вспомнить не может, просто имя прилипло к ней, и все тут, — хохотнул Фариш, выходя из своей таксидермической лаборатории. Он подошел в старухе сзади, обнял ее, поцеловал в жидкие седые волосы на макушке и слегка пощекотал за бока.
— А ну прекрати! — с деланой строгостью прикрикнула на него Гам. Она считала неприличным любое проявление чувств на людях, хотя по блеску глаз было видно, как ей приятна ласка внука.