– За мной гнался один… – проговорил Илья, садясь на откидное сиденье.
– Ну да?! – оживился машинист, усаживаясь рядом в кресло. – Это такой здоровенный зомби, да?!
Илья кивнул.
– Слышал. Пал Паныч? Так этот зомби его ловил.
Пал Палыч, сидя перед пультом управления, через ветровое стекло зорко вглядывался в ночь: он уже двадцать пять лет вглядывался, оттого лицо его было сморщенным, уж чего он только не перевидал за эти годы.
– Мы его видели. Ужас! Может, извращенец?! Не хотел бы я, чтоб такой… А чего он от тебя хотел-то?
– Даже не знаю, – признался Илья. – Никак от него не убежать, как рок какой-то.
– Ну, жуткий у тебя рок. А звать-то тебя как?
Самого помощника машиниста звали Виктор. Он налил Илье из термоса чаю, угостил бутербродами. Илья, вспоминая вкус тюремной баланды, ел с удовольствием.
Илья впервые оказался в кабине электровоза, и ему было интересно и страшновато – кабину болтало, кругом все громыхало, только приборы горели в полумраке.
– Ну, теперь маньячина тебя не догонит. Если, конечно, в вагон где-нибудь не залез.
Илья не ответил.
– Мы вообще-то тебя должны были бы в милицию сдать по инструкции, но не боись, не будем. Правда, Пал Палыч?
Рулевой кивнул, не посмотрев в их сторону – он боялся пропустить указующий знак семафора.
– А куда состав-то идет?
– В Новгород, там день стоять будем.
– В Новгород?! – радостно и изумленно воскликнул Илья, не веря своим ушам. – В Новгород?!
Он даже привстал от радости.
– А ты чего, бывал там?
– Бывал, – вздохнул Илья, мечтательно глядя вдаль.
Он вдруг почувствовал облегчение. Он ехал домой, на родину, в мир, где все стоит на своих местах, где жизнь размеренна и спокойна. Как же устал Илья от этих приключений…
– Бывал, – повторил он с облегчением. – И уж теперь никогда оттуда не уеду.
Вдруг что-то с силой ударило по кабине. Звоном отдалось в корпусе. Илья напрягся.
– Чего это зазвенело? – Виктор повернулся к Пал Палычу. – Человек?
Пал Палыч помолчал, а потом сказал нехотя:
– Человек не так звенят. Сколько тебя учить? Человек – с этаким растягом. Дольше звенит, потому как выше. А это мелкая тварь. Кабан, может.
– Нет, Пал Палыч, уж я слышал, как кабан звенит. Я, когда в Уссурийск составы гонял…
Но Пал Палыч перебил:
– Там кабан не тот, крупнее местного. Там лось звенит, как грузовик. А здесь я раз коровой звенел, так думал, поросенок, такая дохлая.
Илья слушал разговор, не понимая узкопрофессиональной терминологии.
– А как это звенит? – найдя промежуток, решился Илья прояснить обстановку.
– Как, как. Сбивает когда состав кого-нибудь, так обшивка звенит, чего ж тут непонятного, – простодушно пояснил Виктор.
– И часто люди попадаются?
– Не скажу, что каждые пять минут, но бывает. Выскочит кто-нибудь из кустов… и звенит. Но все по-разному, у каждого свой звон: корова, птица, человек… Если видим заранее, останавливаем, если можем. Раньше-то, услышав звон, состав останавливали и пострадавшего собирали по частям. Точно, Пал Палыч? – Машинист, не отрывая взгляда от дороги, кивнул. – И я собирая, график сбивали этим здорово. Теперь не останавливаем. Даем на ближайшую станцию информацию, они бригаду сборщиков присылают. Это ж поезд, а не велосипед – тут не поможешь, только из графика выбьешься. Вот недавно случай у меня был, это до того как с Пал Палычем в бригаду попал. Днем ехали. Видимость паршивая – туман – вдруг из этого тумана выступает человек и идет прямо на поезд. Даем сигнал, хоть бы что. Подъезжаем ближе – старуха в платке. Вдруг она, карга старая, встает на колени и кладет голову на рельсы. Это не смешно, – вдруг серьезно сказал Виктор, хотя Илья и не думал смеяться. – Ну, мы по тормозам, чуть-чуть не успели. Слышим, захрустела бабка. Выскакиваем, искать начинаем. Слышим, кричит: «Здесь я, здесь!» Представь! Закрутило бабку между продольной тягой и электродвигателем. И так оказалось, что старуха между ходовыми частями электровоза оказалась как будто на шпагате растянута, как лягушонок. Мы попробовали освободить, не тут-то было. И так, и этак, ничего. Мы ей говорим: «Бабка, чего ж ты под поезд-то полезла?»
«Дура, – говорит, – была. Это я в знак солидарности с демократическим движением, за продвижение по пути реформ, вот я и по пути…» – «А теперь поумнела?»
Пришлось вызывать со станции специальную бригаду с гаечными ключами, старуху из электровоза выворачивать. А пока приехали, пока гайки открутили, старуха извелась вся. Во как она проклинала эти пути реформ и закрученные гайки, из-за которых маялась. Но сохранилась, повезло ей… Хотя, зараза, на целый час своими акробатическими трюками график движения сбила. Это не смешно, у нас с этим строго. Вот как бывает. Иногда идет по рельсам кто-нибудь – ты гудишь, а он не слышит. Дашь по тормозам, а он, сукин кот, с рельсов сходит и этак ручкой!..
– Да-а, – вздохнул Илья. С того момента, как он узнал, что едет домой, он успокоился, словно и не было ничего позади в том ужасном городе.
– Вот, ты говоришь, интересно, – снова приписал он Илье то, чего тот не говорил. – А интересно не это. Интересно другое. Как вещи с них слетают?
Виктор приблизил к Илье лицо в полумраке кабины и состроил таинственную гримасу.
– Да брось, все равно не поверит, – пробурчал от пульта Пал Палыч.
– Чего брось-то, а действительно, как?! Пал Палыч! Ведь это ж мистика какая-то. Законы физики-то нарушаются.
– На законы плевать. У дороги свои законы.
– Вот и я говорю – свои. Так что такие чудеса.
– Что слетает-то? – поинтересовался Илья, так ничего из их разговора и не поняв.
– Что слетает? – передразнил Виктор. – А вещи – вот что слетает. Вот как ты объяснишь, что сбитый поездом человек лежит мертвый, ботинки у него на босу ногу надеты, а носки отдельно лежат. Или пиджак на голое тело надет, а рубашку после на кустах находят. И это не смешно! Сам я такое видел!.. Женщина в шубе, а под шубой бюстгальтер один. Свитер рядом лежит.
– Ну да?! – усомнился Илья.
– Я ж говорил, не поверит, – бросил Пал Палыч. – А я сам сколько таких случаев встречал за четвертной работы на колесах. Это каждый машинист знает. Почти всем такие случаи встречались. Но это, говорят, при определенной скорости такие штуки.
– Случилось однажды, даже челюсть вылетела… – вспомнил Виктор.
– Ну, это дело не хитрое, – вон у Людмилы, жены моей, так по несколько раз на дню выскакивает. Сделали, стервецы, плохо.