Долгое время Сергей не находил в себе сил взяться за расшифровку записей, тем более что записи каждый день пополнялись новыми «откровениями». Ведь блуждавший по квартире горбун в любое время суток мог ни с того ни с сего вдруг остановиться на месте и начать новый рассказ, часто не несущий ничего нового. Поначалу «дежурный» записывал и ночью – теперь это дело бросили и включали диктофон только днем, и то не каждый раз.
И вот сегодня Сергей решил наконец подступиться к бреду вплотную. Слушая записи уже три часа подряд, он впадал в тихое помешательство: мысли плыли куда-то, покалывало в коленках. Сергея спасало только духовное развитие, которое он получил в буддийском монастыре, где в детстве провел семь лет. Рядом с ним сидел Басурман. И хотя гвинейскоязычный гражданин не разумел по-русски, но бред горбуна ему нравился чрезвычайно. Приложив ухо к самой колонке магнитофона, он вслушивался в каждое слово – карие глазенки его блестели интересом, иногда он вдруг начинал хихикать над сказанным горбуном бессмысленным словосочетанием; или вдруг лицо Басурмана грустнело, он горестно качал головой и что-то тихонько лопотал на гвинейском… Потому как языка его никто не знал, оставалось только догадываться, что слышалось в бреде русского шизофреника гвинейскому подданному. Но догадаться никто не мог. Карина только иногда отпускала шуточки в его адрес, смысла которых он не понимал.
Сергей бросил в сторону Ильи только мимолетный взгляд и снова углубился в прослушивание материала.
В кухню стремительно вошел горбун и, обойдя стол, вышел вон.
– Шныряет все, – грустно сказал Сергей и выключил магнитофон, чем разочаровал Басурмана, состроившего обиженную гримасу.
– Что-нибудь выявил? – спросил Илья – не потому, что ему было интересно, просто хотелось сделать приятное своему другу.
– От этого, что характерно, с ума свихнуться можно. – Не отвечая на вопрос, Сергей откинулся на спинку стула и заложил руки за голову. – Неужели придется прослушивать все тридцать часов бреда?..
– А может, отдать Жанне эти кассеты – пускай они сами разбираются. Раз теперь Китайца в живых нет, так зачем, спрашивается, нам эти подземные истории?
Сергей как бы рассеянно махнул в воздухе рукой, поднес сжатый кулак к лицу и разжал пальцы – на ладони сидела пойманная на лету муха и не желала улетать. Сергей дунул на нее, она нехотя слетела и приземлилась на магнитофон. Илья налил себе холодного чаю и уселся за стол напротив Сергея.
– Вот ты с Жанной уехал, а бывший следователь Свинцов нам много интересных и поучительных вещей рассказал, – начал Сергей. – Китаец, оказывается, уже несколько раз умирал, а потом, стервец, откуда-то появлялся. Еще задолго до Малютиного «царствования» Китайца дважды считали убитым: один раз от рук своих же бандитов, другой – от рук спецслужб. И заметь, всегда, что характерно, «воскресал».
– Ну что же ты ставишь под сомнение работу Жанны? – обиделся Илья.
– Я не ставлю ее работу под сомнение. Свинцов тоже несколько лет работает над этой проблемой. Конечно, он прав не всегда – на Китайце у него, по-моему, «бзик», но его точку зрения тоже нельзя не учитывать. Поэтому я пока и решил расшифровать рассказы горбуна, вот и барахтаюсь в море безумия. Ты что-то бледненький, случилось чего-нибудь?
– Да нет, все нормально – устал…
В кухню вошла Карина и направилась к плите.
– Ты чаек пьешь, горемыка. А дамочка твоя тебя накормила? – съехидничала она.
– Я не хочу есть, – поморщился Илья.
– Молчи уж лучше. Между нами, мальчиками, говоря, ты бы, Илюша, не очень доверял этой ментовке.
Илья промолчал, зная, что спорить с Кариной не имеет смысла, и она тут же переключилась на другую тему.
– Надоел мне этот Бредовик: шныряет, как сумасшедший, вещи перекладывает, потом фиг найдешь, из холодильника все тырит, стервец… Сергуня, ты когда его обратно в дурдом отведешь?
Карина разбила на сковороду три яйца, приятно зашкворчало и вкусно запахло. У Ильи сразу проснулся аппетит.
– Подожди, разобраться с ним нужно, что характерно, потом будем думать, куда его девать.
– А чего тут думать? По подземному ходу обратно его отвести, и дело с концом. Что же, он так и будет здесь жить, как домовой?.. Да, спросить тебя хотела, что горбун, гвинейский язык, что ли, знает?
– Да нет, откуда. Он по русски-то членораздельно объясниться не может.
– Странно, – пожала плечами Карина. – А я слышала, как они с Басурманом разговаривают.
– Должно быть, язык шизофрении интернационален, – из последних сил пошутил Илья.
Карина потрепала безмолвного Басурмана по чернявой головке.
– Людоедик мой ненаглядный.
– Карина кудака пук, – благодарно сказал он, заулыбавшись.
– Пук, пук, – повторила Карина, выкладывая яичницу в тарелку. – Может, тебя на курсы русского языка определить. А, Басурман?!
Несмотря на сильную усталость, Илья долго не мог уснуть: в голову лезла голая девица… и кукла со злым лицом в красном колпаке показывала мерзкий язык, дразнилась и хихикала. Илью мучило предчувствие чего-то трагического, что вот-вот произойдет с ним. Ведь что-то важное, очень важное, он недосказал сегодня…
Илья проснулся с чувством надвигающейся беды. Сергей все утро избивал «грушу» ногами и руками. Вчерашняя его попытка расшифровать записи ни к чему не привела, и он почувствовал странное рассредоточение и словно подчинение своего разума записанному на кассетах бреду шизофреника. Это чувство было новым для него – в полной бессмыслице сложенных как попало слов он ощущал угрозу… Но в чем была эта угроза, Сергей не понимал. А когда он не понимал, то либо погружался в медитацию, либо изнурял свое физическое тело.
В кухне Илья застал готовящую завтрак Карину и Басурмана, который писал что-то на листе бумага. Илья впервые видел Басурмана за этим делом. Раньше он даже не знал, умеет ли тот писать.
– Письмо катает, – кивнула Карина в сторону жениха. – На родину в страну апельсинов о нашем житье-бытье строчит.
После завтрака Басурман пошел на почту отправлять письмо. Илья позвал Сергея в маленькую комнату.
Он уселся на низенькую кровать, а Сергей, по-турецки поджав ноги, опустился на циновку, с которой обычно отправлялся в медитацию. Илья не знал, как следует приступить к разговору, он минуту помолчал под вопросительным взглядом Сергея, а потом начал:
– Скажи, Сергей, а были ли у твоего отца какие-нибудь приметы, может быть, ожог или наколка?
Сергей улыбнулся:
– Почему ты об этом спрашиваешь?
– Ну ты ответь сначала.
– Да. Была наколка на груди, по-моему парусник, ведь он служил на флоте.
– А на руках?
– Нет, на руках не помню. Кажется, ничего не было.