Я обернулся и увидел мужчину, который изучал нас, стоя у колонны. Он жестом пригласил нас вернуться и провел в небольшой застекленный кабинет, заваленный бумагами. Он сел и кивнул нам в сторону двух стульев.
– Вы – gen, полицейский, – сообщил он, глядя на меня.
Я изобразил удивление.
– Откуда вы знаете?
– Я наблюдал за вами с момента, когда вы только вошли. Вы с интересом осмотрелись и довольно быстро расслабились. В полицейском участке могут расслабиться очень немногие: преступники со стажем и, разумеется, другие полицейские.
– А почему вы решили, что мы не преступники со стажем – например похитители драгоценностей или чего-нибудь в этом роде?
Он взял небольшую паузу, словно подбирая правильные английские слова.
– Перед этим я видел, как вы улыбались, это была естественная улыбка, с участием глаз и губ. Преступники не могут так улыбаться: их глаза никогда не реагируют синхронно со ртом. Улыбка выдает их в первую очередь. К тому же преступники обычно не путешествуют в такой очаровательной компании. – Он кивнул в сторону Денбери.
Оказалось, мы общаемся с заместителем инспектора Бернаром Латрелем, что и объяснило тот факт, что нас все-таки приняли в участке. Мы представились, и я, не откладывая, перешел к нашей главной задаче.
– У нас тут странная история, инспектор Латрель, и я бы хотел акцентировать ваше внимание на слове контрабанда.
Он удивленно поднял бровь.
– Ваша странная история связана с контрабандой, детектив Райдёр?
– Нет. Но теперь, когда мы уже практически поговорили о контрабанде, правительство оплатит мою командировку.
Объяснения условий оплаты моего пребывания здесь были прерваны сочным смехом Латреля. Как полицейский, он сталкивался с таким и раньше: бюрократия не знает границ. Я сменил тему и коротко рассказал о Марсдене Гекскампе.
– Искусство финального момента? – переспросил он задумчиво, явно впечатленный этой историей.
– Именно так, – ответил я.
Мой рассказ занял не более десяти минут, но Латрель успел исписать несколько страниц.
– Я подниму документы по всем преступлениям, похожим на ваши, – пообещал он. – Есть ли у вас еще какие-либо вопросы, прежде чем вы уйдете?
Подчиняясь внезапному порыву, я дал ему копию рисунка с Эйфелевой башней на заднем плане. Внимательно изучая его, он периодически сравнивал мое лицо с нарисованным изображением.
– Ну и что?
– С какого места можно было сделать такой рисунок? – спросил я.
Он взглянул на меня с иронией.
– А вы сами не припоминаете?
– Для меня это уж точно своего рода загадка.
Он грустно оглядел заваленный бумагами и папками кабинет.
– У вас ведь там тоже полно бумажной работы? В вашем полицейском участке в Мобиле?
Я выразительно поднял ладонь на метр от пола.
– Как вы заметили, есть она и у меня, – сказал он. – А сейчас вы даете мне прекрасный повод ненадолго сбежать отсюда.
Мы последовали за ним к большому черному «рено», припаркованному рядом с пожарным гидрантом. Я жестом предложил Денбери сесть впереди, а сам устроился сзади. Пока мы несколько минут ехали по парижским улицам, я делал вид, что не слишком интересуюсь тем, что проплывает за окном автомобиля: просто еще один день в Светлом Городе. В отличие от меня Денбери на все указывала пальцем, сыпала вопросами сразу на двух языках, что определенно импонировало Латрелю.
У меня же был всего один вопрос не стоит ли месье Латрелю включить сирену для более быстрого продвижения по городу? Он откликнулся на мою просьбу, и я услышал почти родное, с легким французским акцентом – уау-уау-уау.
Через десять минут Латрель остановился на улице с узким бульваром посредине. Он показал на группу прямоугольных кирпичных зданий с серой облицовкой вокруг окон. Эти строения объединял небольшой внутренний двор, который был в полном распоряжении студентов. Они сидели, лежали на скамейках или просто на зеленой лужайке. Одни увлеченно о чем-то спорили, другие делали какие-то зарисовки в своих блокнотах, кто-то бренчал на гитаре, кто-то беззаботно спал на траве под сенью тенистых деревьев.
– Бывшая l'Académie d'Art Graphique, – сказал Латрель, – теперь это l'Ecole d'Art et de Conception, Школа живописи и дизайна. Париж постоянно меняется, но это место не изменится никогда.
Миновав учебные корпуса, мы поднялись на холм со смотровой площадкой, откуда открывался вид на город Здесь, в окружении старых и величественных деревьев, похожих на какую-то разновидность дуба, располагалось с десяток тяжелых скамеек и непременная бронзовая статуя. Желтые цветы под деревьями, жужжание насекомых и щебет птиц навевали ощущение покоя и умиротворения.
Латрель подвел нас к небольшому полукруглому бордюру из кирпича, увенчанному железной оградой. Чуть ниже по склону, метрах в шести от нас, стояло развесистое дерево. Вдалеке, над крышами домов и в просвете между ними виднелась Эйфелева башня. Латрель попросил меня стать вполуоборот к ней и опереться на ограду.
– Вот здесь вы и стояли, – сказал пожилой инспектор, постучав пальцем по снимку. – Теперь припоминаете?
– Я здесь никогда не был. Есть подтверждения, согласно которым этот рисунок мог быть сделан тридцать пять лет назад.
– Кто-то из родственников? – спросил он, переводя взгляд с меня на рисунок и обратно.
– Никто из моей семьи никогда не был во Франции. Он снова посмотрел на рисунок и, вскинув свою повидавшую виды бровь, заметил:
– Кто-то здесь врет. Либо вы, либо время.
Латрель высадил нас перед отелем на противоположной стороне широкого бульвара. Пересекая его, мы прошли мимо бродивших по траве голубей, мимо молодых мам, которые, сидя на лавочках, наблюдали за тем, как их малыши играют оранжевым мячом. На мгновение мне вспомнилась женщина, застреленная в одном из переулков Мобила, ее тело на мостовой и апельсин в траве неподалеку. Интересно, закрыл ли Рой Трент это дело?
– Посмотрите, – сказала Денбери, коснувшись моей руки и показывая куда-то в сторону. На парковой скамейке напротив входа в отель сидела Мими Бадантье. Она выглядела встревоженной, о чем свидетельствовали и ее руки, нервно теребившие подол юбки.
– Что ей нужно, как вы думаете?
Мне и раньше показалось, что Мими опекает своего брата как-то уж слишком нарочито, будто стараясь скрыть собственное беспокойство по поводу нашего визита.
– Возможно, она хочет поделиться с нами своими секретами, – предположил я.
– Большинство из них были еще детьми, с лицами, как в стихах Верлена, прекрасными, но похожими на призраков, – говорила Мими сдавленным голосом.