«Вот, значит, как», — подумал он. Единственное, чего ему на самом деле сейчас хотелось, — сидеть дома на диване, гладить кота Пинкуса и думать, что делать со своей жизнью, если вообще нужно что-то делать. Как насчет того, чтобы заняться торговлей? Ведь каждому нужны новая «мазда» или новый пылесос. Бен поднял руку, чтобы снова постучать, потом решил: «К черту все это», и повернулся, чтобы уйти.
В десяти футах от себя он увидел женщину, которая стояла, скрестив руки, и оценивающе смотрела на него. Клетчатая рубашка с длинными рукавами была заправлена в простые холщовые брюки типа тех, что носят плотники, тонкую талию опоясывал широкий кожаный ремень с массивной серебристой пряжкой. Женщине на вид было около шестидесяти, на узком интеллигентном лице сидели очки в золотой оправе, а темные с проседью волосы были собраны в пучок на затылке.
Первое впечатление о женщине, особенно после трех недель общения с Катрин де Суси, оказалось, бесспорно, положительным.
— Мистер Каллахэн, я — профессор Элис Густафсон, — сказала она. — Простите, если напугала вас.
— Самую малость. Кажется, я несколько утратил кошачью осторожность своей профессии.
Бен пожал узкую ладонь и с сожалением ощутил явные признаки хронического артрита суставов.
— Мне много лет довелось пробыть в местах, где я не хотела тревожить людей или пугать диких животных, — сдержанно объяснила профессор. — Там я и приобрела такую мягкую походку.
Она открыла ключом дверь, и Бен заметил, что это далось ей с некоторым трудом. Помещение оказалось неожиданно большим, немного захламленным, но в то же время уютным. Одна стена представляла собой два широких окна высотой в восемь футов, а напротив от пола до потолка высились книжные полки с книгами академического вида, журналами в переплетах и россыпью и даже несколькими томами фантастики. В углу стоял высокий шкаф со стеклянными дверцами, в нем — десятки самых разных предметов, без этикеток и без всякого видимого порядка. На дальней стене висели фотографии в рамках, на которых были изображены большей частью мужчины, все темнокожие. Почти каждый из них демонстрировал шрамы на своем теле, и никто не выглядел богато или счастливо.
— Кофе? — спросила Густафсон, показав на кофейный автомат в углу. Потом она уселась за большой дубовый стол антикварного вида. За ее спиной висела двухметровая карта мира, утыканная разноцветными булавками.
Бен покачал головой и устроился напротив профессора. На ее лице было странное, но привлекательное выражение спокойствия и энергичности.
— Я... я прошу прощения, — начал Бен, — но должен признаться, что плохо помню содержание вашего объявления.
— Да, Либби, наш секретарь, так и сказала. Неважно. Главное — вы пришли.
Бен огляделся.
— Да, я пришел.
— Но плохо представляете себе, что вас ждет. Верно?
— Думаю, что вы правы.
Несколько секунд профессор изучающее смотрела на Бена, и ему показалось, что она готова поблагодарить его за визит и отправить обратно в ту берлогу, из которой он вылез. И он ни в коем разе не стал бы ее винить за это, да и не слишком бы огорчился.
Что это? Депрессия? Кризис среднего возраста? Наверное, и то и другое. Наплевать. Может, вместо консультанта по профессиям у «Добрых соседей» ему стоит наведаться к их же психофармакологу [9] ?
— Полагаю, вам стоит знать, — заверила Густафсон, — что вы не первый детектив, с которым я встречаюсь по поводу этой работы. Вы уже третий.
— Чем вас не устроили первые два?
— Они сами отказались.
— Мало предложили? — спросил Бен, зная по опыту' общения с «коллегами по цеху», что это самая вероятная причина.
— Около года назад мы надеялись получить грант и расширить ту часть нашей работы, которая ориентирована на расследования и исполнение законов. Поэтому я и дала объявление, чтобы подыскать подходящих людей. Но потом спонсор решил найти своим деньгам другое применение. Сейчас мы получили средства от другой организации. Их не слишком много, но все же...
— Поздравляю...
— Не хотите ли узнать, о чем идет речь?
«Ладно. Что бы там ни было, я еще ни на что не согласился», — подумал Бен.
— Слушаю вас, — сказал он.
Густафсон взяла из ящика небольшую стопку сложенных вдвое листков и передала один Бену. Заголовок гласил: «Незаконная торговля органами». Ниже, более мелким шрифтом: «Всемирная проблема».
— Торговля человеческими органами в большинстве стран считается незаконной, — заговорила профессор, пока Бен просматривал листок, — но она продолжается и растет в геометрической прогрессии. Доноры, у которых незаконно берут органы, могут быть живы, могут быть мертвы, а могут пребывать и в промежуточном состоянии — «мертв, но не совсем». Большинство из них объединяет одно — нищенское существование. В систему вовлечены продавцы, покупатели, посредники, больницы, клиники и врачи-хирурги. Поверьте мне, мистер Каллахэн, что деньги в этом тайном и нелегальном бизнесе крутятся очень большие — миллионы, даже миллиарды долларов.
Бен отложил листок в сторону.
—Скажите, доктор Густафсон, — сказал он, — если я правильно понял, то бедняку позарез нужны деньги, а человеку со средствами — почка, печень или что там еще, гак?
-Да.
—Если посредничество в обмене органа на наличные считается преступлением, то кто его жертва? И что не менее важно, кому какое до этого дело?
—Сначала я отвечу на ваш второй вопрос, мистер Каллахэн. Доноры очень редко получают то, на что рассчитывали. Обычно это бедняки, которых используют в своих целях богатые. Если вам нужна аналогия, представьте себе бедную молодую женщину, которую подонок с деньгами принуждает заниматься проституцией. «Охрана органов» — всего одно из двух агентств такого типа, но число наших клиентов постоянно растет. Во всех странах начинают понимать необходимость выделять средства на решение этой проблемы. Даже здесь, в Штатах, ситуация, как вы увидите, начинает меняться.
—Вы говорите, что правительства выделяют средства, — сказал Бен, — но мне кажется, что они могут требовать слишком многого.
Снова Густафсон внимательно посмотрела на него.
—Прогресс в этой сфере не слишком быстр, — нехотя призналась она, — вы правы. Но он есть. Когда мы представляем властям любой страны твердые доказательства нелегальной торговли органами, виновных арестовывают.
— Поздравляю, — снова произнес Бен, не зная, что еще можно сказать, и надеясь, что не был циничен или неискренен.
В мире, где обычным делом являются болезни, терроризм, диктатура, наркотики, проституция, продажность политиков и корпоративные сговоры, то, чем занималась Элис Густафсон, не имело первостепенной важности. Она была доньей Кихот — идеалисткой, сражавшейся с преступностью, в которой не имелось жертв и к которой, кроме редких статей в «Таймс», не проявлялось большого интереса.