Book.

— Эй! — сказала Натали, осторожно тряся мать за плечо.

Эрмина потерла глаза и приподнялась на локте.

— Я ждала тебя позже, — пробормотала она сонным го­лосом.

Неестественно глубокий сон матери обеспокоил Ната­ли, особенно когда та попыталась зажечь еще дымившую­ся сигарету. В пятьдесят четыре года эта женщина, еще недавно полная жизни и очарования, быстро старела, ее кожа становилась суше и тоньше чуть ли не с каждой вы­куренной сигаретой. Мать была гораздо темнее, чем стар­шая дочь, поскольку отец Натали все-таки был белым. Но, в отличие от увядающей кожи, большие карие глаза Эр- мины оставались такими же веселыми, умными и притяга­тельными. И очень похожими на глаза самой Натали.

— Мам, ты бы не курила здесь, — сказала Натали, помо­гая матери встать и пройти в кухню.

— Так я почти и не курю!

— Я вижу.

— Ты становишься некрасивой, когда ехидничаешь!

Эрмина была уроженкой Островов Зеленого Мыса.

Родители привезли ее в Штаты, когда ей было столько же лет, сколько сейчас Дженни. Но до сих пор у нее сохранил­ся явный португальский акцент. В девятнадцать она окон­чила среднюю школу, получила диплом помощницы мед­сестры и собиралась учиться медицине дальше. Именно в это время она в первый раз стала матерью-одиночкой.

— Дженни выглядит неплохо.

— Да, с ней все в порядке.

— Я рада!

Последовала короткая стесненная пауза. Для Эрмины Дженни продолжала быть Эленой. Неважно, сколько раз дочь номер два проходила безуспешную реабилитацию, не­важно, что говорила полиция про скорость, с какой она вре­залась в дорожное ограждение, — Эрмина всегда считала ее жертвой внешних обстоятельств. Дочь номер один, сбежав­шая из дома в пятнадцать лет, являла собой совсем другую историю. Эрмина Рейес, кроме всего прочего, обладала хо­рошей памятью, и потому в этом доме любимым ребенком была и навсегда осталась Элена. Ни пакеты с продуктами, ни ежемесячные чеки, ни кубки и медали, ни гарвардский диплом, ни грядущий медицинский — ничто не могло пере­весить боль, однажды причиненную Натали своей матери.

— Ладно, помоги-ка мне с этим, — сказала Эрмина, беря в руки карандаш и книжку с кроссвордами. — Очень нерв­ный, семь букв?

— Понятия не имею. Я никогда не нервничаю. Мам, это очень хорошо, что ты так заботишься о Дженни, но поста­райся хотя бы не курить, когда она дома. Пассивное куре­ние так же опасно, как и активное, когда речь идет...

— Что с тобой происходит? Ты очень напряжена.

Многие, включая Натали и ее младшую сестру, считали

необыкновенную проницательность и интуицию Эрмины колдовством.

— Со мной все в порядке, — ответила Натали, перекла­дывая пакеты с покупками. — Просто устала и все.

— А тот доктор, с которым ты встречалась? У вас ниче­го не получилось?

— Мы с Риком остались друзьями.

— Дай сообразить. Он хотел серьезных отношений, но ты не любила его?

Колдовство.

— Я же собираюсь в ординатуру, на личную жизнь со­всем не остается времени.

— А Терри, с которым ты приходила на обед? Он был очень милым и симпатичным.

— К тому же он веселый и поэтому очень мне нравится. Кроме дружбы он от меня ничего не требует. Да у нас ни­когда и речи не заходило о каких-то обязательствах или... э... другом уровне отношений. Мам, поверь: почти все мои подруги, кто замужем, большую часть времени сожалеют об этом! Девяносто процентов своей энергии они тратят на выяснение отношений. В наши дни любовь — штука вре­менная, а брак неестествен; все это — работа рекламщиков с Мэдисон-авеню и телевизионных продюсеров.

— Я знаю, что ты давно перестала меня слушать, но вот что я тебе скажу. Тебе нужно приоткрыть эту свою рако­вину и впустить любовь, иначе ты станешь очень несчаст­ной женщиной.

Впустить любовь. Натали удержалась от того, чтобы от­ветить сразу или, того хуже, рассмеяться. С двумя детьми, рожденными от разных отцов, давно пропавших, Эрмину Рейес вряд ли можно было считать олицетворением вер­ности. В ее случае, по мнению Натали, физическая красота обернулась смертельным врагом. Но ее стойкие романти­ческие чувства, вера в мужчин и неослабевающая любовь к жизни были такими же необъяснимыми, как неспособ­ность отказаться от «Винстона».

— Сейчас у меня нет времени быть несчастной.

— Ты уверена, что все в порядке?

— Абсолютно. Почему ты об этом спрашиваешь?

— Не знаю. Однажды, когда я смотрела твои забеги, я заметила, что если перед стартом ты выглядишь как-то не так, то бежишь плохо и проигрываешь. Сейчас с тобой происходит нечто похожее.

— Да нет же, мам! Поверь, все в порядке.

В этот момент зазвонил мобильник. Натали посмотре­ла на дисплей — номер высветился незнакомый.

— Алло!

— Натали Рейес?

-Да.

— Это декан Голденберг.

Натали сжала в руке трубку и вышла в холл, чтобы мать не слышала разговор.

— Слушаю вас.

— Натали, у вас найдется время подъехать в мой офис, чтобы обсудить утренний инцидент в больнице Метропо­литен?

— Я смогу быть у вас через двадцать-двадцать пять ми­нут.

— Отлично. Позвоните моей секретарше за десять ми­нут до того, как появитесь.

— Хорошо!

Голденберг подождал, пока Натали возьмет карандаш, и продиктовал номер телефона. Во время их короткого разго­вора Натали безуспешно пыталась уловить что-нибудь в го­лосе декана и сейчас с трудом подавила желание выведать у него хоть какие-нибудь подробности столь срочного вы­зова. За годы их знакомства доктор Сэм Голденберг не раз говорил Натали о том, что болел за нее на соревнованиях и доволен ее успехами в учебе. Как бы ни сложилась ситуа­ция, они смогут разобраться, Натали была уверена в этом.

— Неприятности? — спросила мать, когда Натали вер­нулась на кухню.

— Ничего серьезного, просто проблема с расписанием занятий. Мне надо бежать. Извини, мам.

— Да ладно уж.

— Я скоро приеду навестить вас.

— Будем ждать. Береги себя!

— И ты, мам, тоже. Дженни, я скоро приеду!

— Я люблю тебя, тетя Нат!

— И я тебя люблю, малышка!

— Паникер! — воскликнула вдруг Эрмина.

— Что?!

— Очень нервный, семь букв. Паникер!

Молодые годы Натали Рейес были описаны во мно­гих печатных изданиях. Ее бурные похождения на ули­цах Бостона продолжались почти год, пока сотрудникам агентства с символическим названием «Мост через бур­ные воды» [5] не удалось убедить ее и женский колледж в Ньюхаузе, что вместе они, возможно, составят непло­хой альянс. Потребовалось несколько месяцев, чтобы шаткое перемирие с учителями и администрацией поз­волило Натали обнаружить у себя способности к бегу и к учебе. Через три с половиной года она поступила в Гарвард.