—Хорошо, — начала она, с трудом переводя дыхание, — хорошо! Мне разрешили раскрыть вам некоторые факты, не называя имен. Это вас устроит?
—Элизабет, я не собираюсь давать вам никаких обещаний.
—Хорошо, садитесь и слушайте.
Энсон кивнул Нгале. Тот принес стул, еще раз внимательно посмотрел на обоих и вышел из комнаты.
—Продолжайте, — потребовал Энсон, — только помните: если я почувствую, что вы снова лжете, второго шанса у вас не будет.
Он поднял руку с пультом, как бы в подтверждение своих слов.
Сен-Пьер выпрямилась на стуле и посмотрела Энсону прямо в глаза.
—Несколько лет назад, — начала она, — примерно пятнадцать, небольшая группа специалистов-трансплантологов и хирургов, встречаясь на международных конференциях по трансплантологии, начала обсуждать насущные вопросы по своей специализации и делиться мнениями о несовершенстве системы получения и пересадки органов.
—Продолжайте.
—По всему миру мы сталкивались с законодательными ограничениями, которые не позволяли нам принимать решения. Поэтому хирурги начали дезинформировать пациентов относительно серьезности их положения, чтобы вынудить внести свои имена в некий список. Кроме того, невежество, существовавшее в общественном сознании по этому вопросу, и позиция официальных властей и церкви не позволяли обеспечить нуждающихся необходимом количеством донорских органов. Но самое главное и самое печальное, что люди, чей образ жизни привел их к необходимости пересадки органа, после операции снова возвращались к старым привычкам и в буквальном смысле слова уничтожали драгоценный орган, который мог бы спасти жизнь другому, более ответственному и более достойному пациенту.
—Вы являлись членом этой группы?
—Не с самого начала. Меня пригласили присоединиться к Хранителям около одиннадцати лет назад
—Хранителям?
—Как вы можете себе представить, сначала все дискуссии в группе трансплантологов были глубоко философскими. В этой группе состояли выдающиеся врачи, перед которыми стояли огромные этические проблемы.
—И еще они были, как я слышал, величайшими эгоистами.
—Эти мужчины и женщины, особенно хирурги, несли такую ответственность, которую невозможно ни оценить, ни представить!
—Хранители?
— Постепенно в поисках объединяющей философской доктрины группа начала все больше и больше сосредоточиваться на трудах Платона, особенно на его трактате «Государство». Его философия и логика понятны и доступны любому. Так, со временем был выработан фундамент нашего закрытого тайного общества.
— Доктор Хандури тоже Хранитель?
— Я сказала — никаких имен!
— Черт бы вас побрал! Да или нет? — крикнул Энсон.
— Конечно. Конечно, он из Хранителей. Почему вы спросили?
— Потому, что он говорил о своих разногласиях с сикхами, касающихся отрицания ими кастовой системы. Платон, насколько я помню, делил общество на три касты.
— Он не использовал такое слово, но, в принципе, да. Низшее сословие из трех — ремесленники. Это рабочие, фермеры и им подобные. Следующими идут помощники: военнослужащие, менеджеры, руководители среднего уровня. Вершина же этой пирамиды... [48]
— Хранители, — закончил фразу Энсон. — Элита.
Сен-Пьер вскинула голову.
— Интеллектуальная, физическая, творческая, научная, политическая... Подумайте, что было бы, если бы Эйнштейн, или Нельсон Мандела, или Раймонд Дамидян, который изобрел магнитно-резонансный томограф, или... или мать Тереза нуждались в органе, который спас бы им жизнь, числясь в каком-нибудь бюрократическом списке с красной полоской или... или если бы такого органа вообще не оказалось? Подумайте о себе, Джозеф, и о том, что вы можете дать человечеству только по той причине, что мы обеспечили вам подходящее легкое, и не просто подходящее, а исключительно подходящее! Задача Хранителей в государстве, в нашем случае — специалистов-трансплантологов — обеспечить других Хранителей, где бы они ни жили, необходимым органом.
Убежденность, с которой говорила Элизабет, завораживала. Энсон едва мог дышать. Слово «обеспечили» резануло его, как ножом. Впервые он задумался над возможностью того, что источником его новой жизни мог стать кто-то, не признанный умершим в законном порядке.
— Где? — хрипло спросил Джозеф.
— Прошу прощения?
— Где? Где вы берете эти органы?
— Как где? У ремесленников и помощников, естественно, — ответила Сен-Пьер. — Конечно же, не у других Хранителей. Иначе это бы не имело смысла и противоречило нашим принципам.
Энсон смотрел на женщину, которую он знал, точнее думал, что знает, восемь лет. И самым ужасным было не то, что Элизабет говорила, а то, что она говорила это с полной уверенностью в своей правоте.
— Сколько всего Хранителей? — спросил он.
— Не очень много, — ответила Элизабет. — Человек двадцать пять, может быть, тридцать. Мы подходим к отбору очень тщательно и, как вы, наверное, догадываетесь, весьма осторожно. Только лучшие из лучших.
— Разумеется, — пробормотал Энсон. — Только лучшие из лучших. — Он поднял и покрутил в руке пульт. — Элизабет, предупреждаю, что если вы попробуете встать с этого стула, не ответив на все мои вопросы, я нажму на эту кнопку, и вы погибнете вместе с лабораторией.
— Но вы тоже погибнете!
— У меня другие приоритеты. Теперь расскажите мне о том, как удается обеспечить абсолютно совместимый орган.
Сен-Пьер беспокойно заерзала на стуле и снова огляделась, словно ожидая рыцаря-спасителя.
— Ну, понимаете, — начала она, уже хуже владея собой, — если Хранителю нужно пересадить орган, он должен быть абсолютно или почти абсолютно совместимым. В противном случае потребуется применение больших доз токсичных препаратов, препятствующих отторжению. Взгляните на себя, Джозеф! Вы принимаете минимум лекарств. После операции вы вернулись к своей важной и очень нужной работе в самые короткие сроки.
—Я догадываюсь, что многие Хранители, получающие органы, могут заплатить за них.
—Да, и они платят. Эти деньги идут на развитие общества.
—Через фонд «Уайтстоун».
—Да, «Уайтстоун» — это мы. Мы занимаемся благотворительностью по всему миру. Мы помогаем артистам, врачам, политикам, ученым вроде вас. Нам принадлежат лаборатории «Уайтстоун», компания «Уайтстоун фармасьютикалс», а скоро, если вы человек слова, будет принадлежать и «Сара-9».