— Проклятая Лиза! Эта глупая сука все испортила! — Сьюзи ударила кулаками по баранке, из глаз брызнули слезы.
Раньше Эд не видел ее в гневе. Эта картина напугала его еще больше, чем ее признание о том, что лежало в морозильной камере. Он не мог позволить ей устраивать подобные сцены. Вдруг кто-нибудь обратит на них внимание? Он не знал, что делать. Почему, ну почему он не нашел ее банковский ПИН-код? Эд даже подумывал бросить затею с банком, увезти ее домой, зарезать в гараже и попытаться обыскать дом еще раз. Но даже если он найдет то, что искал, то сможет снять не больше 500 долларов за раз. А может быть, и меньше. Вот и пришлось заставить Тюремщицу отправиться в банк вместе с ним.
Эд снова положил ладонь ей на колено, пытаясь успокоить. Он поехал с ней специально для того, чтобы заставить снять со счета все деньги. Но, похоже, убедить ее ему пока не удалось.
Две минуты. Если она не сделает этого через две минуты, то умрет.
— Прости. Прости меня за мой гадкий язык… — Она опустила голову, пытаясь успокоиться. — О, любимый… это все потому, что мне так хотелось, чтобы у нас было любовное гнездышко, а теперь все пропало. Я так долго мечтала об этом. Ты не понимаешь. А теперь ты говоришь, что мы не можем там оставаться!
— Все хорошо, милая. У нас все будет замечательно. Мне ничего не нужно, кроме тебя, — быстро сказал Эд. — Мы сможем вернуться в дом, как только все уляжется. Просто сними прямо сейчас как можно больше наличных, чтобы мы могли немного попутешествовать. Считай это нашим медовым месяцем. Нам опасно пользоваться кредитными карточками — их смогут отследить. Нам нужны наличные, только наличные. Едва все поутихнет, мы вернемся, и я отплачу тебе. Мы будем одной командой. Как Бонни и Клайд.
Еще девяносто секунд — и она умрет.
Слова Эда, казалось, доставили Тюремщице удовольствие: на некрасивом лице расцвела широкая улыбка.
— Бонни и Клайд… — промурлыкала женщина. Она горячо стиснула его руку и, отстегнув ремень безопасности, выскочила из машины. Эд смотрел, как она входит в банк.
Теперь улыбнулся и он. И улыбка его была искренней.
Давай, сделай это. Снимай все деньги. Быстро.
Эд пригнулся на сиденье. Он надел одну из бейсболок ее покойного брата, найденную в бильярдной, в красную и белую полоску, с надписью «Сиднейские Лебеди», и козырек оказался достаточно длинным, чтобы полностью скрыть его лицо. Рядом с банками и продуктовыми магазинами полно видеокамер наружного слежения. Когда полицейские обнаружат труп Тюремщицы, они проверят ее банковские операции и наверняка не забудут о видеосъемке. Но четкого изображения Эда Брауна они не получат. Он останется просто тихим парнем в бейсболке. И это окончательно опозорит детектива Флинна. Он скроется где-нибудь подальше, а Энди Флинн еще раз останется с носом.
— Ну, что, дошел до тринадцатой ступени?
— Извини, что ты сказала?
Энди Флинн шел по Виктория-стрит со старшим констеблем Махони. Она настояла на том, чтобы детектив пошел завтракать вместе с ней, зная, что он в вынужденном отпуске из-за аттестации, назначенной позднее на тот же день.
— Ты дошел до тринадцатой ступени в Обществе анонимных алкоголиков, — пояснила Махони. — На этой ступени пускаются в загул и забывают все предыдущие двенадцать.
— Должен тебе сказать, что я не вывалился за борт, — ответил Энди, подумав про себя: «Ну и стерва!» — Вчера вечером я вообще не пил.
— Правда?
— Правда.
На самом деле он был близок к тому, чтобы напиться. Слишком близок. Но после еще одного ужасного и прекрасного глотка «Джека Дэниэлса» вдруг понял простую истину. Если он уйдет в загул, его карьере конец. Эд Браун все еще на свободе, и Энди должен его поймать — ради Джимми, ради Кассандры, ради Мак… Он обязан поймать этого гада ради собственного спасения. Стоит еще раз найти успокоение на дне бутылки — его спишут, он опозорит свое честное имя, а Эд Браун одержит победу. Энди взял полную бутылку «Джека Дэниэлса» и отнес ее к мусоропроводу у двери черного хода, со смешанным чувством боли и облегчения слушая, как она прокатилась вниз по металлическому желобу и вдребезги разбилась. Сегодня он к ней не вернется. А может быть, никогда.
— Позволь дать тебе один совет: держись подальше от своей подружки бутылки, иначе не выдержишь ни одного экзамена, а тем более не сможешь пройти проверку на эмоциональную устойчивость и умственные способности. Проверяющие будут следить за тобой очень придирчиво.
— Спасибо, что поддержала, — Энди решительно настроился не поддаваться старым привычкам. Его испугало то, что он едва не угробил свое будущее, а главное — возможность изловить Эда. — Я сказал Келли, что он не может отстранять меня от работы по Эду Брауну, особенно сейчас, когда половина наших лучших людей в больнице. Думаю, он счел мое мнение справедливым. Надеюсь, что так. Не думаю, что он может себе позволить мне отказать.
— Я тоже считаю, что у него на это нет причин, тем более что ты уже давно не пьешь. Учитывая последнее, полагаю, он уже заполняет протокол… — Карен оборвала фразу на полуслове.
— Что? — Энди застыл на месте.
— О, черт! — Разинув рот от изумления, Карен показала на витрину магазинчика, торгующего периодикой. — Чертовы газетчики! — выругалась она, начисто позабыв о теме разговора.
— Черт, черт, черт…
Они оба вскрикнули в отчаянии, сразу осознав беду: крупными буквами на первой полосе утренней газеты в витрине киоска сообщалось:
МОДЕЛЬ, СВИДЕТЕЛЬНИЦА ПО ДЕЛУ СЕРИЙНОГО УБИЙЦЫ, СПАСАЕТСЯ БЕГСТВОМ В ГОНКОНГ
— Ты меня не разыгрываешь? — вырвалось у Энди, и он нервно вытер рукавом рот.
— Что ж, по крайней мере, выглядит она прекрасно, — полушутя прокомментировала Махони. — Хотя взгляд такой, будто она просмотрела одну из серий «Кошмара на улице Вязов». Или стала ее действующим лицом.
На слегка размытом снимке красовалась Макейди перед тем, как подняться на борт самолета. Карен предупреждала Энди, что газетчики пытались проследить за их машиной до аэропорта и даже устроили небольшую давку. Теперь, при виде результата, сердце Энди обливалось кровью. Макейди напоминала загнанное животное, застывшее в лучах автомобильных фар: волосы разметались, в расширенных глазах — паника, губы сложены в изумленное «ох». В обычной жизни она не выглядела такой уязвимой, даже в больнице. Объектив поймал всю прелесть роскошной жертвы.
— Гляди-ка, я тоже теперь знаменитость… — Карен хмуро кивнула в сторону киоска.
Радом с Макейди уместилась половина лица молодой женщины-констебля, она возмущенно кричала на фотографа, пытаясь дотянуться до камеры. «Жаль, что у нее ничего не вышло, — подумал Энди. — Безумно жаль».
Энди пытался убедить себя, что поступил правильно, не проводив Мак до самолета. Отправься он туда, ни за что не сумел бы ускользнуть от глаз репортеров. Тогда заголовки в газетах сообщили бы, что «геройский детектив-вдовец и его бывшая возлюбленная — жертва садиста — снова вместе!» или еще какую-нибудь гадость. Вдобавок фотообъективы и физиономии кое-кого из газетчиков оказались бы безнадежно разбитыми. Энди, ко всему прочему, только и не хватало обвинения в физическом насилии. Келли уж точно этому не обрадовался бы.