Рыжеголовый не ответил.
– Это, дружок, неправильный ответ. – Оперативник сунул «беретту» себе в карман и ощупал карманы рыжеголового. Ничего. Заметив, что в левой руке клиента что-то зажато, он вытащил у него смятый бумажный прямоугольник, пробежал глазами написанное на нем. – В голове не укладывается. Вон же он, полицейский участок, рукой подать. Тут напи…
– Я знаю, что там написано, – оборвала его напарница. – Уже прочитала.
Два оперативника стояли, перебрасываясь словами и наблюдая, как рыжеголового усадили в полицейский фургон.
– Что на этот раз в Конторе говорить будем? – спросил мужчина напарницу.
– Что это твое задержание, – ответила она. – Что ты узнал его по видеозаписям других ограблений.
– Он до этого орудовал в лыжной маске.
Женщина вздохнула:
– Ну тогда сочини любое дерьмо, какое тебе на ум придет.
– А ты как разгадала-то?
– Не тебе про это спрашивать.
– Просто, я подумал…
– Подумал, что хочешь составить мне компанию в Шривпорте.
– Вот уж дудки!
– Тогда и не спрашивай, – сказала она. – Даже не думай спрашивать, черт тебя возьми!
Весна на свидание с Миннесотой не спешила и вела себя капризно – сильно запаздывала. Холодом вгоняла в тоску, была слякотна, несдержанна, громогласна и дурно пахла. За всем этим хочешь не хочешь, а станешь замечать проблески каких-нибудь напастей.
В небе над рекой Миссисипи парили белоголовые орлы и, выискав мертвую рыбину или туши животных, появляющиеся каждую весну, когда земля сбрасывает белый покров, кидались вниз. Собаки сломя голову неслись со своих дворов в леса или на дорогу, привлеченные запахами, пробивавшимися из-под отступающего снега. Тот еще и не растаял полностью, а на озерах уже стонал, трещал и двигался лед. Ветер дул сильно и подолгу, вызывая шум и треск среди деревьев и высушивая лужи. Из-под грязи выбивалась гнилая капуста, наполняя воздух запахом, напоминавшим нечто среднее между ароматом чеснока и вонью скунса. Индейки с жадностью бросались пожирать свою пищу и устраивали целые представления, привлекая внимание других пернатых. Солнце вставало раньше, и тем, кто не был привычен к спешке, нравилось, что оно может проторчать на небе до самого ужина.
Паренек стоял на заднем крыльце, вдыхая запахи ужина: жаркое с молодой картошкой, но он не мог сесть за стол, не загнав собаку в конуру.
– Пушкарь! Ко мне, песик! Пушкарь! – Мальчик дважды хлопнул в ладоши. – Иди сюда!
Из двери вышел отец и встал позади сына.
– Надо было на него надеть ошейник.
Мальчик хмыкнул и сунул руки в карманы курточки.
– Не люблю, когда он психует.
– Все лучше, чем смотреть, как он носится по шоссе, где из него могут сделать лепешку.
– Он придет. – Мальчик спустился по ступенькам, сунул в рот два пальца и свистнул.
Немецкий жесткошерстный пойнтер выскочил из-за сосен позади дома и вприпрыжку понесся на зов.
– Молодчина, Пушкарь, – похвалил его хозяин.
Отец сощурился под лучами низкого солнца и кивнул на бежавшую к ним собаку.
– Что это у него в пасти?
Сын пожал плечами:
– Дохлятина какая-нибудь. Еще одна белка.
Пес остановился у самых ступенек, задрал обрубленный хвост и бросил добычу к ногам молодого хозяина. Мальчик отпрыгнул и едва не грохнулся на ступени у себя за спиной.
– Пап!
Отец быстро сбежал вниз и встал с ним рядом. Нагнувшись, он тронул кончиками пальцев окровавленную находку и, не поднимая головы, велел сыну:
– Иди в дом. Звони шерифу. Вызывай девять один один.
Мальчик не двинулся с места:
– Пап!
– Делай, что тебе говорят! Живо!
Мальчик повернулся, прыжком одолел ступени, настежь распахнул дверцу с сеткой от комаров и кинулся в дом. Дверь за ним захлопнулась.
– Боже праведный! – пробормотал отец, не сводя глаз с того, что лежало на земле.
Появилась мать, встала на крыльце, вытирая руки о фартук.
– Ужин стынет. – Она посмотрела вниз на согнутую спину мужа. – Что там? – Спустилась на одну ступеньку, потом на другую, увидела, над чем он присел на корточки, и почувствовала, что задыхается. Взгляд ее метнулся за двор, к лесу, за высоченными деревьями которого начинало скрываться солнце. – Кто? Что, по-твоему, случилось? Как?
– Бог его знает.
– Будем искать?
Отец семейства встал на ноги, по-прежнему не отводя глаз от того, что лежало у его ног. Пес рванул вперед, склонив голову, намереваясь вернуть себе находку.
– Фу! – гаркнул мужчина. – Сидеть!
Пес отпрянул, сел на задние лапы и тяжело задышал. Жесткие волоски на морде животного были в крови.
Жена повторила:
– Так берем грузовик и едем искать? – И, помолчав, добавила: – А что, если потерявший ее, кто бы он ни был… – Голос ее осекся.
Муж покачал головой:
– Бедняга, потерявший ее, наверняка мертв. – Он поднял взгляд, устремив его к лесу. – Пока шериф доберется сюда, солнце сядет.
Женщина слегка склонила голову набок. И задала чисто женский вопрос:
– Обручальное кольцо на нем есть?
Муж снова глянул вниз.
– Рука-то правая. [1]
Сознание вернулось к нему, когда еще не стемнело. Каждый дюйм тела отзывался болью, агония волнами окатывала с ног до головы, обжигая, будто чересчур горячая вода в ванной. Губы были разбиты и распухли. Весь рот заполонил солоноватый вкус крови, своей крови. Он сглотнул. Какой-то твердый кусочек скользнул в горло, и он едва не подавился собственным передним зубом. Сквозь боль и дурноту пробилось еще одно ощущение. Смятение. Где он? В лесу. Сидит на земле спиной к дереву, хвойному. Он чувствовал запах сосны и иголки под собой. Пробирала дрожь. Было холодно, а брюки мокрые. Сам всего себя обмочил – когда, он не помнил. Попробовал двинуться и понял, что привязан к дереву. Веревка кольцами опутывала его от плеч до самого пояса. Взглянул перед собой на вытянутые ноги – они были связаны веревкой от колен до лодыжек. Наступает осознание. Зрение. Один глаз так распух, что совсем заплыл, но другим он еще видит. Темнело, и деревья погружались в тень. Кружевные пятна сумеречного света расползались по земле. Почему он видит? Когда его избивали, то стряхнули очки, а без них он слеп. Кто вновь надел их на него? Он попытался выбраться из веревок, и боль резко усилилась, словно окатила кипятком.