Саммаэль отступил от сапфира, когда клич был брошен. Сила зова волнами расходилась от камня, собирая остальных Повелителей Суровости. Эта команда до сих пор отзывалась покалыванием в его руке. Ах, как сладка была эта власть! Снова прикоснуться к ней, попробовать ее на вкус, на ощупь, своей собственной плотью. Это было удовольствие настолько утонченное, что его едва можно было вынести.
Как они научились жить без этого?
Вспышка света померкла, угасли бесцветные языки пламени, в глубине камня мерцали пять точек. Одна погасла — магический камень распознал его присутствие в Аваддоне. Было возмутительно, что этот бездушный предмет и есть его страж, но к камню его приковывала сила, которую даже ему было не постичь.
Зияющая темная круговерть раскрылась над Саммаэлем, сотрясая зал. Тень отделилась от пустоты и стремительно увеличивалась, пока оттуда с жутким криком не вылетела гигантская птица. Ее перья были иссиня-черными, а клюв — чуть меньше руки Саммаэля.
Второй огонек погас внутри сапфира, будто в сердце драгоценного камня его задул ветер.
Над головой Саммаэля кружил огромный ворон, мощные крылья гоняли воздух по всему залу. Он стоял неподвижно, ждал, пока птица не выберет одно из тел. Ворон с криком устремился вниз и уселся на край одного из саркофагов с телом. Ворон медлил, склонив голову и уставив на Саммаэля один черный блестящий глаз. Тот не двинулся с места, так же глядя в ответ немигающим фиалковым взглядом.
Тайное собрание созвано, и не время теперь выказывать слабость или неуверенность.
Ворон пожал крыльями очень по-человечески — и впился когтями в неподвижное тело. Когти прошли сквозь кожу, не оставив и следа, хищник и его жертва сливались воедино. В какой-то момент Саммаэль видел их обоих одновременно — человеческую грудь закрывали вороновы крылья. После чего вторая фигура, похожая на Саммаэля, поднялась.
— Приветствую тебя, Саммаэль.
— Приветствую и тебя, Орев Зарак. Благодарю за прибытие.
Орев Зарак, Ворон Раздора, кивнул издевательски-любезно. Внешне он был копией Саммаэля, его отличали только манерность и стать.
— Ну, выбора-то ты мне не дал. Зов Аваддона не оставишь без внимания.
— Твоя правда, но я счел, что это место подчеркнет серьезность ситуации, — ответил Саммаэль, обведя рукой остальные тела.
Орев Зарак собирался ответить, когда открылись еще одни врата. В этот раз врата были текучей массой тьмы. Никаких физических очертаний, глазу было не за что зацепиться, да и не было у тьмы никаких углов. Еще одна тень выбралась наружу.
Отвратительная вонь наполнила зал, и ноздри Саммаэля затрепетали от омерзения. Запах! Не сдерживаемая препонами человеческого обоняния, густая гнилостная вонь была почти невыносима для его недавно разбуженного тела. Странно, но от вони он почувствовал себя более живым, чем когда либо, и это только укрепило его решимость.
Остальные Падшие подчинятся его воле. Они должны.
Густая, тягучая жижа заструилась из врат, она падала на пол, образуя лужу на древних плитах пола. Запах был тошнотворным, и он отвернулся, заметив, что только два огонька остались гореть внутри сапфира.
Лужа испражнений сгустилась у него на глазах, в ней пульсировала жизнь. Из омерзительного болота выступила бесформенная фигура. Едва ли человекоподобная, несмотря на наличие двух ног разной длины, фигура, казалось, разлагалась на ходу. Ее внутренние органы были отчасти видны, по ним сквозь все отвратительное тело пульсировала черная слизь. Вонь усилилась, когда тварь прищурила один молочно-белый глаз, тогда как два других были наглухо залеплены гноем.
— Привет, Гамалиэль, — сказал Орев Зарак. — Присоединяйся к маленькому пикнику, который затеял Саммаэль.
Тварь шагнула к нему, качаясь, и прорычала что-то невнятное сквозь лоскуты мертвой кожи возле рта.
— Избавь меня от излишней театральности, Гамалиэль, и оденься наконец, — сказал Саммаэль.
Тварь снова заворчала, но повернулась и метнулась по воздуху на добрых семь метров, приземлившись на одно из тел. Бледная плоть впитала ее, и фигура пошевелилась.
— Не признаешь ты яркую индивидуальность, — проворчал Гамалиэль. — Ты, Саммаэль, всегда был занудой.
Саммаэль не успел ответить, а две пасти врат уже распахнулись перед ним. Из первой с пронзительным воплем ярости вылетела Лилит. Даже будучи духом, она приняла форму женщины — прекрасной, обнаженной, не считая завитков черных волос, сплетающихся вокруг головы в ореол смерти. Она парила над Саммаэлем, ее изумрудные глаза горели яростью.
— Зачем?
— Так было нужно, — ответил Саммаэль.
— Ты оторвал меня! — Ее голос был тихим и угрожающим.
Лилит не могла причинить ему вреда, но планы Саммаэля зависели от того, умерит ли она свои аппетиты.
— Займи свое место и встань рядом с нами. Чем скорее мы завершим это, тем скорее ты вернешься к тому, что мы прервали.
Лилит смерила его взглядом кобры, приготовившейся к броску, но сделала, как он велел. Прекрасная нимфа исчезла ее дух по спирали устремился в неподвижную грудь, словно маленький черный торнадо. Как и остальные тела, ее тело было лишено половых признаков и все же сохраняло оттенок женственности.
Саммаэль повернулся, чтобы не пропустить последнего из прибывших. Тагирирон был почти невидим — он был чуть заметнее жаркого марева, искривляющего воздух. Очевидно, перенапряг силы, атакуя деревенский дом.
— Давай, — сказал Саммаэль с ноткой нетерпения, — займи свое место.
— Я не могу, — сказал Тагирирон. Речь его была едва слышным шепотом. — Если я надену плоть здесь, то не смогу уйти отсюда, пока не восстановлюсь.
— У тебя и так не хватит мощи, чтобы создать врата из Аваддона, так что можешь прямо сейчас начинать излечение. — Саммаэль даже не пытался скрыть свое пренебрежение. — Зачем ты вообще потратил столько сил, нападая на Пятигранную каббалу? Это было глупо и расточительно.
— Мне посмели помешать, а я не смог с этим смириться, — признал Тагирирон. — К тому же я был уверен, что мне удастся сломить их.
— Ты так и не научился ничему с тех пор, как нас низвергли? — спросил Саммаэль с сардонической усмешкой, исказившей его черты.
Тагирирон не ответил, он медленно парил к последнему неподвижному телу. Его дух окружил тело некоей мерцающей аурой. Оживление заняло больше времени, чем в любом из предыдущих случаев.
Тагирирон сел в саркофаге, потом неуклюже, будто тело его закоченело, выбрался из гробницы. Пять пар фиалковых глаз посмотрели друг на друга впервые за много веков. Момент был критический, тут нужно было действовать осмотрительно.
— Зачем меня сюда призвали? — вопросила Лилит, вышагивая вокруг собравшихся, словно пантера в клетке.
Саммаэль оставил ее вопрос без внимания. Он уселся на теплые плиты пола в позе лотоса, скрестив руки так, что каждая из ладоней оказалась на противоположном колене. Это была древняя поза, символизирующая доверие, ибо любой принявший ее не мог напасть на другого.