Макалпин встал и положил руку на плечо Костелло.
— Мы продолжим копать. Второе убийство показывает, что место — не случайно. — Он помолчал и обвел взглядом комнату. — Линзи жила в Пейсли, но много времени проводила в Уэст-Энде. Ее любовник жил здесь. Она помогала в лавке на Байрз-роуд, она делала покупки. Но лавка и любовник — единственные ниточки, которые связывают ее с этим местом. Значит, должна существовать какая-то связь между ними и Элизабет-Джейн. Должна! Мы должны выявить все ее связи в Уэст-Энде, всё, что сможем найти. С кем, например, она работала в лавке? И постарайтесь тщательно проверить алиби. Надо также заняться прошлым Элизабет-Джейн. Ее квартиру недавно подновляли — она въехала туда всего несколько месяцев назад, а до этого все время жила с родителями. Почему? Мы разослали по всей стране информацию с описанием способа убийства, но пока ничего подобного нигде не было. Значит, ответы лежат у нас под носом — больше им быть негде. Костелло едет со мной выражать соболезнования, а остальные — за дело.
Послышался одобрительный гул, и полицейские потянулись к автомату за кофе. Предстоял долгий день.
Шон Мактайернан потратил не меньше трех минут, чтобы растолковать, что именно ему требовалось, и за это время в субботний полдень очередь в кафе «Эштон» растянулась до конца улицы. В меню значилось «Легкий латте с крылышками». Он не знал, что под этим подразумевается.
Оказалось, что это самый обычный кофе с молоком, только в чашку была опущена специальная ложка с зубчиками. Предполагалось, что пить надо из ложки, которая при извлечении оставляла на поверхности характерный рисунок. Он решил, что это фирменный знак данного заведения.
Он протянул монету в фунт стерлингов, но официантка даже не взглянула и оторвала чек, выданный стрекочущей кассой. Как иностранец, хоть город и был ему родным, он еще раз сверился с меню и достал другую фунтовую монету. Прежде чем отправить ее в кассу, официантка высоко подбросила монету, потом рассортировала мелочь длинными красными ногтями, набрала сдачу и, высыпав ему на поднос, удалилась.
Свободные места были только в конце зала. Шон устроился в углу спиной к стене, по привычке обеспечив возможность наблюдать за входом. Он вдохнул крепкий запах, наслаждаясь ароматом. Попытался разглядеть время на часах крашеной блондинки в соседней кабинке, но безуспешно. Должно быть, сейчас половина одиннадцатого. Нэн считала, что была и одиннадцатая заповедь: «Не опаздывай». Он уже собирался привстать и спросить у блондинки время, но к ней за столик подсел мужчина. Его часы были крупнее, и, глядя на перевернутый циферблат, Шон увидел, что было без пяти одиннадцать. Мужчина передал блондинке какой-то листок, мелькнули его белые манжеты с запонками и высокий жесткий воротник. Блондинка выглядела удивленной, но мужчина ей что-то начал объяснять, она кивнула, и он ушел, коротко попрощавшись. Блондинка смяла листок и рассеянно бросила его на стол, погрузившись в свои мысли. Поймав взгляд Шона, она призывно улыбнулась и, вытянув ярко накрашенные губы, отпила из чашки. До него долетел запах дешевых терпких духов.
На ее улыбку он не ответил.
Еще неделя. Еще семь дней постепенного возвращения к обычной жизни.
Еще неделя… и он снова увидит ее. Семь дней ожидания, но это ерунда по сравнению с четырьмя годами. Он опустил ложку в чашку и начал помешивать, рисуя на белой поверхности узоры. В последнюю встречу она шла по дороге в летной куртке и мешковатых джинсах, светлые волосы были перекрашены в черный цвет, коротко подстрижены и зачесаны вверх шипами, как у обычного шотландского подростка. Он бы ни за что ее не узнал, да и кто бы смог? И еще он вспомнил, как стоял у окна темно-зеленой спальни на Петри-стрит, и постель еще хранила тепло их тел, и он провожал взглядом ее полную жизни фигуру — она спешила на автобусную остановку. Он тогда почувствовал, как к глазам подступают слезы.
И сейчас он чувствовал то же самое.
Он отпил кофе. Запах был лучше вкуса.
Две недели назад его выпустили под опеку социального работника Мартина, анемичного выходца из Тайнсайда, одетого словно для покорения ледовой вершины. Мартин никогда не призывал Шона задуматься о психологических аспектах его преступления, никогда не спрашивал, почему Шон забил Молки Стила до смерти, разорвав ему печень. Мартин просто поинтересовался, где Шон хотел бы жить — в квартале «Макэванс» или «Теннентс», — и вручил ему ключи.
В тюрьме Шон научился чувствовать, когда за ним наблюдают, и сейчас он знал, что мисс Перекись с алыми губами его разглядывает и ищет возможности встретиться с ним взглядом. Он знал, в какую игру она играет. Он был привлекателен и пользовался этим.
Он оглядел кафе, не останавливая взгляда на блондинке. Она смотрела на него сквозь белесую челку, закрывавшую глаза. Черты ее лица были тяжеловаты, но макияж безупречен, глаза — по-восточному раскосые, широкий нос, губы накрашены алой помадой.
Шон усмехнулся. Скоро он окажется дома, по утрам и вечерами будет бегать вдоль моря по бесконечному пляжу, начиная от белого коттеджа в тени старого замка, пока не окажется у прекрасной светловолосой колдуньи.
Мисс Перекись улыбалась ему. Он улыбнулся в ответ, но тут же отвернулся, заметив мини-юбку и толстоватые ноги в коротких зеленых сапожках.
До совершенства ей было далеко.
Но после трех с половиной лет заточения это было не так важно. Важно, что она женщина, и у нее бьет пульс. И у нее наверняка удобная кровать, чистые простыни, пуховое одеяло и хорошая туалетная бумага.
Он снова посмотрел на нее, загадочно, как Джеймс Дин, [6] и задержал взгляд на бедрах.
— Привет! — услышал он, и хрупкая старушка водрузила перед ним пластиковый пакет для покупок. До него донесся аромат дорогого кофе в ее чашке.
— Привет, Нэн. Ну как ты? — Он встал и коснулся губами ее холодной впалой щеки, чувствуя неловкость от нахлынувших чувств.
Это была его Нэн — как всегда, несчастная, с кривой улыбкой. Она не изменилась, только исчезли привычные ему бирюзовые очки-бабочки, маленькие, в золотой оправе, и волос, торчащих из родинки над верхней губой, явно прибавилось. Она натянула поглубже серую вязаную шапочку и, чтобы никто не подумал, что в кафе ей понравилось, начала ругать его за выбор места; при этом волоски на родинке сердито шевелились.
Мисс Перекись, все еще не потерявшая к нему интерес, наблюдала за происходящим и смотрела на него с сочувствием. Подошла официантка с чаем на подносе.
— Я заказала тебе, — пояснила Нэн.
Шон расплатился и отказался от чая, велев официантке оставить сдачу себе.
Мисс Перекись слегка повернула голову, отчего три золотые цепочки еще глубже погрузились в декольте на груди, и положила ногу на ногу, обнажая бедро. Она поднесла чашку к губам, снова ему улыбнулась и отвернулась.