– Меня туда заманили, – сказал Габриэль, – но я рад, что поехал.
– И кто же тот коварный обольститель?
Улыбка, появившаяся на лице Шамрона, побудила Габриэля подумать, не приложил ли и он к этому руку.
– Она приедет сюда?
– Мы провели вместе всего один день, – сказал Габриэль. – Не могли ничего спланировать.
– Не думаю, что этому поверю, – осторожно произнес Шамрон. – Конечно же, ты не предполагаешь возвращаться в Венецию. Ты что же, забыл, что обещал взять на себя руководство Спецоперациями?
– Нет, не забыл.
– Кстати, твое назначение станет официальным, после того как ты вернешься из Вашингтона.
– Я уже считаю часы.
Шамрон окинул взглядом комнату.
– А ты признался Кьяре, что избавился от всей ее мебели?
– Она знает, что я произвел некоторые изменения в квартире для устройства студии.
– Она не обрадуется, – сказал Шамрон. – Я готов отдать что угодно, чтоб увидеть лицо Кьяры, когда она впервые войдет сюда.
Шамрон пробыл еще час, расспрашивая Габриэля о нападении на Ватикан. В четверть десятого Габриэль проводил его к машине, затем постоял на улице, пока огни не исчезли за углом, затем вернулся наверх и навел порядок на кухне. Он уже выключил свет и прошел в спальню. И тут дом содрогнулся от грохота. Подобно всем израильтянам, он научился определять количество жертв по числу сирен: чем больше сирен, тем больше карет «скорой помощи»; чем больше карет «скорой помощи», тем больше погибших и раненых. Он услышал вой сирены, затем другой, третьей. Он включил телевизор и стал ждать сообщений, но прошло пятнадцать минут после взрыва, а по-прежнему ни слова. С досады он взял телефонную трубку и набрал номер машины Шамрона. Ответа не было.
Жизнь Джилы Шамрон состояла сплошь из напряженных бдений. Она пережила миссии с секретными заданиями в опасные страны, войны и террор, кризисы и заседания кабинета министров по вопросам безопасности, которые, казалось, никогда не заканчивались раньше полуночи. Она всегда боялась, как бы какой-то враг Шамрона не вылез однажды из его прошлого и не решил отомстить. Она всегда знала, что настанет день, когда Ари заставит ее ждать одного-единственного слова, будет он жить или нет.
Габриэль нашел ее в приемной при отделении интенсивной терапии Медицинского центра «Хадасса». Знаменитая куртка Шамрона, которую он носил, когда летал на бомбардировщике, лежала у нее на коленях, и она рассеянно выщипывала дырку на правой стороне груди, которую Шамрон так и не удосужился залатать. Печальный взгляд Джилы и непокорная копна седых волос всегда напоминали Габриэлю Голду Мейр. Глядя на Джилу, он всегда вспоминал тот день, когда Голда втайне прикрепила к его груди медаль и со слезами на глазах поблагодарила за то, что он отомстил за одиннадцать израильтян, убитых в Мюнхене.
– Что произошло, Габриэль? Как они подобрались к Ари в самом центре Иерусалима?
– По всей вероятности, за ним следили. Когда сегодня вечером мы расстались, он сказал, что вернется в офис премьер-министра, чтобы немного поработать. – Габриэль сел рядом с Джилой и взял ее за руку. – Они добрались до него у сигнальных огней на перекрестке Кинг- и Джордж-стрит.
– Смертник с бомбой?
– Мы полагаем, там было двое мужчин. Они ехали в фургоне под видом haredi [7] евреев. Бомба была необычно большая.
Джила подняла глаза на телевизор, установленный высоко на стене.
– Я могу судить об этом по картинкам. Просто удивительно, что кто-то вообще выжил.
– Свидетель видел, как машина Ари внезапно рванула с места за секунду до того, как произошел взрыв. Рами или водитель, должно быть, что-то заподозрили. Броня выдержала силу взрыва, но машину подбросило в воздух. Кажется, она по крайней мере дважды перевернулась.
– Кто же это сделал? ХАМАС? «Исламский джихад»? Бригады мучеников Аль-Акса?
– Братство Аллаха приписало себе этот взрыв.
– Те же, кто орудовал в Ватикане?
– Да, Джила.
– Вы им верите?
– Об этом еще рано говорить, – сказал Габриэль. – Что сообщил вам доктор?
– Ари будут оперировать по крайней мере еще три часа. Они сказали, что мы сможем увидеть его, когда он придет в себя, но только на одну-две минуты. Меня предупредили, что он будет плохо выглядеть. – Джила с минуту внимательно смотрела на Габриэля, потом снова подняла глаза на телевизор. – Вы опасаетесь, что он не выживет, верно, Габриэль?
– Конечно, опасаюсь.
– Не волнуйтесь, – сказала Джила. – Шамрон несокрушим. Шамрон вечен.
– А что вам сказали, как он пострадал?
Она сдержанно перечислила его ранения. Перечень пораженных органов, травма головы и переломы костей дали понять Габриэлю, что за выживание Шамрона нельзя ручаться.
– Ари оказался в наилучшем состоянии из троих, – продолжала Джила. – Судя по всему, Рами и водитель пострадали куда больше. Бедный Рами. Он столько лет охранял Ари. А теперь вот случилось такое.
– А где Ионатан?
– Он сегодня ночью дежурил на севере. Сейчас едет сюда.
Единственный сын Шамрона был полковником израильских сил обороны. Ронита, его своенравная дочь, перебралась в Новую Зеландию, чтобы уехать от властного отца. Она жила там на птицеводческой ферме с иноверцем и уже несколько лет не общалась с Шамроном.
– Ронита тоже приезжает, – сказала Джила. – Кто знает? Может, из всего этого и выйдет что-то хорошее. Он очень тяжело переживал отсутствие дочери. Винит он в этом себя, как и должно. Ари очень требователен к своим детям. Впрочем, вы это знаете, Габриэль, верно?
Джила с минуту смотрела в глаза Габриэлю, потом вдруг отвела взгляд. Многие годы она считала его своего рода административным работником, хорошо разбиравшимся в искусстве и проводившим немало времени в Европе. Как и вся страна, она узнала о подлинном характере его работы из газет. И с тех пор как с него была сброшена маска, ее отношение к нему изменилось. Она тихо держалась при нем, старалась никогда не огорчать и не в состоянии была долго смотреть ему в глаза. Габриэль видел подобное к себе отношение и раньше, когда был ребенком и кто-то приходил в дом Аллона. Смерть оставила свой след на лице Габриэля подобно тому, как Биркенау пометил лицо его матери. Джила не могла долго смотреть ему в глаза, боясь того, что она может там увидеть.
– Ари нехорошо себя чувствовал и до этого. Он это, конечно, скрывал… даже от премьер-министра.
Габриэля это не удивило. Он знал, что Шамрон уже многие годы тайно борется с разными хворями. Здоровье старика, как и почти все остальные аспекты его жизни, тщательно хранилось в тайне.