— Если у вас больше нет ко мне вопросов, я должен сделать несколько звонков. — Романо подал агенту Донахью свою визитку. — Меня можно найти в университете. А сейчас мне необходимо уведомить знакомых о кончине отца Метьюса.
Катлер тоже вынул из кармана карточку и протянул ее Романо:
— Спасибо вам, святой отец. Если понадобится, мы вам позвоним. Вы же, если вдруг что-то вспомните, пусть даже сущий пустяк, непременно сообщите.
Агенты вслед за Шелдоном вышли из кабинета, предоставив Романо в одиночестве созерцать за окном солнечные лучи, пронзающие кроны деревьев, и предаваться самым сумбурным мыслям — о смерти, убийстве, стигматах…
Один гудок, второй… После третьего Романо хотел повесить трубку, но в ней вдруг откликнулись:
— Добрый день, квартира Регины Романо.
С ним говорила Виктория, прислуга матери, жившая у нее уже десять лет.
— Виктория, это Джозеф. Мать может подойти?
— Отец Романо, рада вас слышать. Минуточку, я схожу узнать.
Раздался щелчок, за ним — тишина. Мать, возможно, стояла тут же, рядом с Викторией. Она требовала от прислуги класть трубку на держатель и докладывать ей, кто звонит, чтобы решить, удостоить ли его разговором.
— Джозеф, вот так сюрприз! Сегодня у меня даже не день рождения. Чем обязана такому вниманию?
Романо вздохнул, пытаясь утихомирить стучащий в висках пульс. Все-таки было бы лучше дождаться возвращения на Манхэттен и лично сообщить ей печальную новость. Она может не справиться с эмоциями, ведь Тэд был для нее все равно что брат. К тому же после инцидента с семьей Марты старик оставался единственным прочным связующим звеном между сыном и матерью.
— Джозеф, ты почему звонишь? Что-то случилось, да?
— У меня дурные новости. Тэд скончался. Я сейчас в…
— О боже!.. Боже… Я же разговаривала с ним на прошлой неделе! Но как? Почему? Нет! Нет, нет и нет!
Романо слышал, как она задыхается. Ничего, Виктория сумеет ее успокоить.
— Я сейчас у них в центре. Мы пока не знаем, отчего он умер. Будет вскрытие.
— Вскрытие? — взвизгнула мать. — Боже, пощади моего сына!
— Мама, успокойтесь. Я понимаю, как вы огорчены.
— Нет, ты не понимаешь. И не можешь понять. Не можешь!
Ее тон из истеричного неожиданно превратился едва ли не в гневный.
— Что все это значит?
— Джозеф… Джозеф, пообещай мне!
Новый бурный всплеск эмоций — Регина опять впала в истерику.
— Обещай! Молись, помолись Господу! Проси защиты. Боже, не забирай у меня сына!
— Мама, придите же в себя! Мне ничто не угрожает — это Тэд умер. Я сокрушаюсь ничуть не меньше вас. Ему было бы больше по душе, если бы мы добром вспомнили о нем, а не убивались по поводу его кончины.
Романо услышал, как мать медленно перевела дух и замолчала. Он ждал, что она скажет дальше. Он уже давно установил себе черту в их отношениях и теперь чувствовал, что едва не переступил границу. После долгого молчания в трубке раз дался ее глухой стон:
— Когда похороны?
— Не беспокойтесь, я приглашу вас на панихиду. Возможно, приготовления займут не меньше недели. Сначала вскрытие, и, потом, ведь многим священникам придется ехать издалека. Я извещу вас, когда все утрясется. Снова молчание. Вдруг Регина сказала:
— Как только узнаешь, отчего он умер, сразу же сообщи мне.
— Успокойтесь, он не мучился. Вид у него такой, будто он мирно скончался во время молитвы.
У Романо не было желания рассказывать ни про стигматы, ни про ФБР.
— Это утешает. Буду ждать твоего звонка. И все-таки — будь осторожен.
В трубке щелкнуло: мать, как всегда, оставила последнее слово за собой.
Отец Романо накинул ремень безопасности и в задумчивости его защелкнул. Ему совсем не хотелось ехать обратно в Нью-Йорк: смерть Тэда сильно потрясла его. Следственная группа уже забрала тело для вскрытия. Романо вместе с Шелдоном известили отца-ректора и отдали необходимые распоряжения по поводу заупокойной мессы и похорон. Все безоговорочно решили, что молебен надо отслужить в иезуитском центре, где Тэд провел последние двадцать лет своей жизни.
Романо не успел включить зажигание, как услышал, что его окликают по имени. Он оглянулся и увидел, что отец Шелдон спешит к машине по травянистому валу, размахивая конвертом. Дородность духовника превращала его трусцу в мелкое ковыляние. За время наставничества в Вернерсвиле он слишком пристрастился к сытной голландско-пенсильванской стряпне, зато напрочь отвык от подвального здания центра, где располагался небольшой спортивный зал.
Романо опустил стекло:
— Не торопись, Билл! Что за спешка?
Шелдон, пыхтя, приблизился и некоторое время стоял, опершись о крышу машины и борясь с одышкой, потом протянул Романо конверт.
— Я боялся, что ты уже уехал. Прости, Джозеф, я совсем позабыл за суматохой. Вскоре после твоего вступления в сан Тэд вручил мне это послание и наказал после его смерти передать письмо тебе. Мне кажется, оно касается твоей семьи, но сам он не стал уточнять, а я не спрашивал.
На конверте четким размашистым почерком было надписано: «Джозефу Романо, S.J. [7] Лично в руки». На оборотной стороне письмо было скреплено ярко-красной печатью с оттиском некоего символа, напоминающего железный крест, который отец Метьюс подарил своему подопечному, когда тот принял священный обет. Романо внимательно рассмотрел печать; за все годы, что он общался с Тэдом, тот никогда не пользовался ею и даже не упоминал, что она у него есть. Что и говорить, на вид письмо было донельзя представительным. Романо хотел сразу же вскрыть конверт, но заколебался: может быть, Тэд хотел сохранить его содержимое в тайне? Он сунул письмо в карман пиджака.
— Спасибо, Билл. Я душеприказчик Тэда; скорее всего, там адреса его дальних родственников в Европе, чтобы их уведомить. — Он завел машину, высунулся из окна и попрощался с Шелдоном за руку: — Билл, благодарю тебя за все. Пожалуйста, как только узнаешь, отчего он умер, немедленно сообщи мне. Я пока буду держать связь с ФБР и, если что-нибудь прояснится, сразу тебе позвоню.
Шелдон осклабился, отчего его лицо и шея превратились в колышущуюся массу. В его глазах отразилось раздумье.
— Джозеф, я понимаю твой скептицизм, когда речь заходит о такого рода вещах, но… — Шелдон смолк, и на его губах появилась нерешительная ухмылка. — Тэд был истинным воплощением священничества — и нашего ордена. Его способность к молитвенному сосредоточению была поистине уникальной. Как ты считаешь? Может, есть надежда, что эти знаки вызваны каким-нибудь духовным или ментальным феноменом?