Затем оба полицейских начали допрашивать Романо с удвоенной дотошностью. Тон задавал Ренцетти. Лейтенанту NYPD явно казалась подозрительной история о таинственном незнакомце, заманившем священника на Гранд-Централ, а потом всучившем ему злополучный ящик. Он велел Гаррету привести офицера, прибывшего первым на место происшествия, и другого — передавшего коробку святому отцу. Ренцетти отдельно допросил их в соседнем кабинете, а когда вернулся, недоверчивость его отчасти рассеялась.
Наконец появились члены следственной группы. Ренцетти попросил руководителя протестировать Романо на остаточный порох. Проба оказалась отрицательной. У священника уточнили мельчайшие подробности его утра и сообщили, что свяжутся с ним, если потребуются какие-либо дополнительные сведения, а потом отпустили.
Он не стал заставлять себя долго упрашивать и поспешил покинуть здание вокзала. Резкий манхэттенский воздух Восточного Мидтауна немного освежил Романо. Направляясь к себе в офис, он попытался представить, какими последствиями будут чреваты события последнего часа. Это ему не удалось, и священник утешил себя тем, что хуже все равно некуда.
В палату, где лежала Бриттани Хэймар, вошел высокий худощавый врач. На ходу он внимательно изучал содержание папки. Руки у него были жилистые, а волосы — эффектно тронутые сединой. Словно они присыпаны пеплом из камина, подумалось ей. Наконец доктор поднял глаза на пациентку и улыбнулся.
— Вы везучая, мисс Хэймар. Пару бы дюймов ниже — и мы бы общались с вами в травматологическом отделении. А может, и вовсе бы не общались.
Бритт разглядела на его белом халате вышитое красным имя «Д-р Генри Фолкнер».
— Наверное, не столь везучая, доктор Фолкнер. Все же в меня стреляли.
Врач перестал улыбаться и ответил более сухим тоном:
— Простите, мисс Хэймар, я не хотел вас задеть. Я всего лишь имел в виду, что ваше огнестрельное ранение в плечо не затронуло ни костей, ни внутренних органов, ни важных кровеносных сосудов.
— И что?
— А то, что ранение поверхностное. — Доктор Фолкнер в задумчивости прижал указательный палец к губам. — Странно, однако. Стреляли с близкого расстояния. Кость пуля не задела. По идее, рана должна быть сквозной. Вы, наверное, очень толстокожая. — Он ухмыльнулся, но, заметив, что Бритт не разделяет его веселья, вновь посерьезнел. — Я вынул пулю и наложил швы. Если не считать небольшого шрама, вы легко отделались.
— Когда меня выпишут?
— Я собираюсь подержать вас здесь до завтра и еще понаблюдать. Надо убедиться, что нет инфекции, — мы потому и сделали вам внутривенную инъекцию. Выписать вас можем не раньше завтрашнего утра.
Бритт не успела ничего ответить, как в дверь громко постучали, и в палату вошел мужчина в темно-синем костюме. Вид у него был суровый и чрезвычайно деловитый. Человек сразу направился к доктору Фолкнеру и раскрыл удостоверение с бляхой.
— Лейтенант Ренцетти, NYPD. Мне необходимо расспросить мисс Хэймар о происшествии.
Врач взглянул на Бритт, потом заметил детективу:
— Она пережила нервное потрясение, но на ваши вопросы ответить, думаю, сможет. — Затем доктор Фолкнер с улыбкой обратился к Бритт: — Мисс Хэймар, оставляю вас с лейтенантом. Если что-нибудь понадобится, жмите на кнопку вызова.
Доктор вышел. Лейтенант Ренцетти раскрыл блокнот и сделал в нем какую-то пометку, затем остановил на Бритт проницательный взгляд.
— Мисс Хэймар, у вас есть предположения, кто мог в вас стрелять?
Из-за грубоватого тона казалось, что лейтенант не спрашивает, а приказывает отвечать. Бритт его резкость покоробила, но, чтобы выяснить, кто покушался на нее и зачем, может быть, как раз и нужен такой человек? Ей вовсе не хотелось давать стрелявшему злоумышленнику еще один шанс.
— Лейтенант, я бы с радостью поделилась своими предположениями, но у меня их нет. Честно говоря, я даже не могу описать преступника. Все произошло как во сне. Что-то ужасно загрохотало, и меня будто бы толкнули в плечо. А очнулась я уже на полу. Вот примерно и все.
Ренцетти постукивал концом ручки по блокноту — Бритт не могла определить, что это — нервный тик или раздражение. В раздумье он опустил голову, а потом взглянул на женщину и едва заметно улыбнулся.
— Может быть, вы заметили, пока были на станции, что кто-нибудь вас разглядывает? Пристально смотрит? Неприятно косится?..
Бритт попыталась все представить в красках, но воспоминания будто заволокло туманом. Наконец она покачала головой:
— Если честно, я мало что помню из сегодняшнего утра и вряд ли смогу описать хоть кого-нибудь из людей на вокзале.
— Мог кто-нибудь намеренно хотеть вам навредить?
— Нет, что-то не припомню. Зато могу сказать, что оказалась на Гранд-Централ вовсе не случайно.
Ренцетти прищурил глаза:
— Так-так?
— Вчера мне позвонили и попросили подойти утром к справочному окошку на вокзале Гранд-Централ ровно в полдевятого. Один человек собирался передать мне старинную рукопись.
Ренцетти что-то записал в блокнот и выжидательно посмотрел на нее:
— Кто же?
— Звонивший не представился. Это был мужчина с низким голосом.
— Вы предполагаете, кто бы это мог быть?
Бритт помолчала. Она подумала о Вестнике, но это был точно не он. Помнится, у него тембр помягче, а обращение повежливее. И поспокойнее. А тот субъект разговаривал без обиняков, приказным тоном.
— Нет, никого с таким голосом я не знаю, — наконец призналась она.
— О какой рукописи идет речь?
— Это я как раз могу объяснить. Я преподаю религиоведение, а сейчас нахожусь в творческом отпуске — пишу книгу на тему христианства. Она касается некоторых общепринятых постулатов о Христе. Не сомневаюсь, что кое-кому из римской католической верхушки и многим фанатикам от веры мои изыскания не совсем по нутру.
Ренцетти перестал писать и изумленно уставился на нее:
— Вы намекаете на то, что церкви выгодна ваша гибель?
— Я понятия не имею, кому выгодна моя гибель, — пожала плечами Бритт, — но времена теперь такие, что можно ожидать чего угодно.
Ренцетти покивал:
— Верно, я в своем деле всякого навидался. Так что это за рукопись?
— Звонивший уверял, что это неизвестный манускрипт, написанный Иаковом, братом Иисуса Христа.
— Вы хотите сказать, что у Христа был брат? — опешив, спросил Ренцетти.
— Лейтенант, вы ведь католик?
— Да. Даже ходил в католическую школу.
— Наличие у Христа братьев и сестер — предмет спора среди теологов. Римская католическая церковь упорно защищает постулат о ненарушимом девстве Богородицы. — Хэймар помолчала. — Церковники всячески умаляют исторические и религиозные свидетельства о единоутробных братьях Иисуса. Для них важнее, чтобы Мария оставалась девой.