– Человек, довольный собой, может стать неплохим реставратором, но не великим. Только тот, чье собственное полотно безнадежно загублено, способен стать поистине великим реставратором. Для тебя это медитация. Ритуал. Придет время, и ты станешь великим реставратором. Ты превзойдешь меня. Я в этом уверен.
Конти, конечно, не знал об этом, но практически то же самое сказал Габриелю Шамрон в ту ночь, когда отправил его в Рим, чтобы убить своего первого палестинца.
Ровно в половине седьмого Габриель стоял у входа в «Атцингер». Сначала туман, повисший над Амалиенштрассе, прорезал свет фары профессорского велосипеда. Затем выплыл неясный силуэт, проявились ритмично работающие ноги и развевающиеся над оттопыренными ушами седые, напоминающие крылья волосы. За спиной у профессора висела коричневая кожаная сумка.
Однако симпатия, вызванная столь демократичной и внушающей доверие манерой появления, быстро испарилась. Подобно многим немецким интеллектуалам, Гельмут Бергер изображал человека, проведшего весь день в тяжелой борьбе с существами куда более низкого интеллекта. Он сразу заявил, что ограничен во времени и может позволить себе только бокал пива, однако при этом предложил Габриелю заказать что-нибудь из меню. Габриель заказал минеральную воду, что немец, похоже, воспринял едва ли не как оскорбление.
– Мне очень жаль, что все так случилось. Примите мои соболезнования. Ваш брат – точнее, сводный брат – пользовался большим уважением на факультете. Его смерть стала потрясением для нас всех. – Он проговорил это без малейшего намека на сколь-либо подлинное чувство, как будто и сами слова принадлежали не ему самому, а были написаны студентом-выпускником. – Чем могу помочь вам, герр Ландау?
– Правда ли, что Бенджамин взял отпуск?
– Верно. Он работал над очередной книгой.
– Знаете ли вы, какова была тема книги?
– Вообще-то нет.
– Неужели? – Габриель искренне удивился. – Человек берет отпуск, чтобы работать над книгой, даже не сообщив вам, чему посвящено его исследование?
– У нас такое не практикуется, но Бенджамин с самого начала проекта проявлял большую скрытность.
Настаивать не имело смысла, и Габриель слегка изменил тему разговора.
– Вам известно что-нибудь об угрозах, которые получал мой сводный брат?
– Таких угроз было много. Бенджамин поддерживал теорию о коллективной вине немцев за события военного времени, и такие взгляды, надо сказать, не способствовали его популярности.
– Вы, похоже, тоже не разделяете его точку зрения?
Профессор пожал плечами.
– Несколько лет назад я написал книгу о роли германской католической церкви в годы войны. Бенджамин не согласился с моими выводами и выразил свое мнение публично и весьма резко. Для нас обоих то было не самое приятное время.
Гельмут Бергер посмотрел на часы.
– Прошу извинить, но у меня еще одна деловая встреча. Что еще вы хотели бы узнать? Может быть, что-то, имеющее более непосредственное отношение к предмету вашего расследования?
– В прошлом месяце Бенджамин ездил в Италию. Вы, случайно, не знаете, с какой целью? Не была ли эта поездка как-то связана с работой над книгой?
– Не имею ни малейшего представления. Видите ли, доктор Штерн обычно не уведомлял меня о своих планах заранее. – Профессор допил пиво и поднялся. Урок окончен, все свободны. – Еще раз примите мои соболезнования, герр Ландау. Желаю успеха в вашем предприятии.
«Черта с два ты мне желаешь успеха», – подумал Габриель, провожая взглядом Гельмута Бергера, который, выйдя из бара, сел на велосипед и уехал.
Возвращаясь в отель, Габриель заглянул в большой книжный магазин на южной стороне студенческого квартала. Остановившись на мгновение у плана магазина, он поднялся на второй этаж и прошел в секцию, отведенную для страноведческой литературы, где быстро отыскал карту Северной Италии.
Габриель расстелил ее на ближайшем столике, после чего достал из кармана почтовую открытку. Отель, в котором останавливался Бенджамин, находился в небольшом городке Бренцоне. Судя по фотографии, городок располагался на берегу одного из северо-итальянских озер. Начав с запада, Габриель медленно продвигался на восток, считывая названия маленьких городков и деревушек, облепивших каждое из озер – Маджоре, Комо, Исео и, наконец, Гарда. Бренцоне. Вот и он. На восточном берегу Лаго ди Гарда, примерно на полпути между выступом у южного края и напоминающим формой кинжал мысом на северной оконечности.
Габриель сложил карту и спустился на первый этаж, где стояла касса. Через минуту он уже вышел на улицу через вращающиеся двери, положив карту вместе с открыткой в карман пальто, и привычно скользнул взглядом по тротуару, припаркованным машинам и окнам окружающих зданий.
Повернув налево, он направился к отелю, раздумывая о том, почему детектив Аксель Вайс сидит в кафе как раз напротив книжного магазина и с какой целью полицейский вообще следит за ним в самом центре Мюнхена.
Габриель мог без особого труда избавиться от слежки или же дать понять немцу, что тот обнаружен, но, подумав, решил не выдавать пока своего профессионализма. В глазах Акселя Вайса он оставался Эхудом Ландау, братом убитого историка Бенджамина Штерна, и никем больше – и именно поэтому факт слежки представлялся еще более любопытным.
Он вошел в отель на Максимилианштрассе. Позвонил по висевшему на стене в фойе телефону. Снова вышел на улицу и продолжил путь. Полицейский не отставал; он шел по противоположной стороне улицы, держась метрах в пятидесяти от объекта наблюдения.
Габриель направился прямо к отелю. Забрал у портье ключ от номера и поднялся на лифте на свой этаж. В комнате уложил одежду в черный кожаный портфель, потом достал из сейфа полученное в израильском консульстве досье и конверт с очками Бенджамина и убрал их в дипломат. После этого он выключил свет, подошел к окну и раздвинул шторы. На другой стороне улицы стояла машина. За ветровым стеклом мерцал огонек сигареты. Вайс. Габриель отошел от окна и сел на край кровати, ожидая телефонного звонка. Телефон зазвонил через двадцать минут.
– Ландау.
– Угол Зайцштрассе и Унзольдштрассе, южнее Принцрегентен. Знаете, где это?
– Да. Назовите номер.
Номер состоял из девяти цифр. Габриель не стал их записывать.
– Ключи?
– Как обычно. Задний бампер, со стороны тротуара.
Габриель надел пальто, забрал портфель и дипломат, спустился в фойе и объяснил ночному портье, что выписывается.
– Вызвать такси, герр Ландау?
– Нет, меня заберут. Спасибо.
Портье положил на стойку счет. Габриель расплатился одной из кредитных карточек Шамрона и вышел. На улице он повернул налево и быстро зашагал по тротуару, держа в одной руке дипломат, а в другой – портфель с одеждой. Секунд через двадцать до него донеслись негромкие звуки – это открыли и закрыли дверцу автомобиля. За этими звуками последовали другие – приглушенный шорох торопливых шагов по сырым камням Аннаштрассе. Желание оглянуться было велико, но Габриель удержался.