Эли Лавон стоял над факсом, держа в губах сигарету и перелистывая пожелтевшими от никотина пальцами полученные документы. Отключив аппарат, он вернулся в офис, где в сгущавшейся вечерней тени сидел недавно прибывший гость. Лавон помахал бумагами.
– Наши герои наконец-то сыскались.
– Где они? – спросил Ари Шамрон.
Лавон посмотрел на лист с телефонным номером.
– Похоже, в Мюнхене.
Шамрон закрыл глаза.
– Где в Мюнхене?
Лавон еще раз посмотрел на лист, улыбнулся и повернулся к старику:
– Наш малыш припал к родной груди.
– Что за документы?
– Итальянского я не знаю, но судя по первой строчке, он нашел сестру Регину.
– Дай-ка мне взглянуть.
Лавон протянул листы старику. Шамрон прочитал вслух первую строчку – «Mi chiamo Regina Carcassi…» – и посмотрел на Лавона.
– У тебя есть кто-нибудь, кто знает итальянский?
– Кого-нибудь найти можно.
– Живо, Эли.
Габриель проснулся в полной темноте. Он поднес руку к глазам и посмотрел на светящийся циферблат. Десять. Пошарив по полу, нащупал одежду. Письмо сестры Регины было на месте. Он облегченно вздохнул.
Кьяра лежала рядом. В какой-то момент девушка перебралась на его кровать и свернулась калачиком, как ребенок. Она лежала спиной к нему, волосы разметались по подушке. Когда Габриель тронул ее за плечо, девушка повернулась. Глаза у нее были влажные.
– Что случилось?
– Я подумала…
– О чем?
Долгое молчание. Внизу, за окном, просигналила машина.
– Я несколько раз заходила в церковь Святого Захарии, когда ты там работал. Видела, как ты поднимался на платформу, как задергивал полог. Как будто прятался. Иногда я заглядывала за полог и видела, как ты смотришь в лицо Мадонны.
– Придется повесить полог побольше.
– Это ведь она, да? Когда ты смотришь на Мадонну, то видишь лицо жены. Видишь ее шрамы. – Не дождавшись ответа, Кьяра приподнялась на локте, изучающе посмотрела на него и медленно провела указательным пальцем по носу, как будто перед ней была скульптура. – Мне так жаль тебя.
– В том, что произошло, виноват только я сам. Нельзя было привозить ее в Европу.
– Вот поэтому-то мне тебя и жаль. Было бы намного легче, если бы ты мог винить кого-то другого.
Она положила голову ему на грудь. Помолчала.
– Боже, как мне ненавистно это место. Мюнхен. Место, где все началось. Ты знаешь, что где-то неподалеку отсюда была штаб-квартира Гитлера?
– Знаю.
– Раньше я думала, что теперь все изменилось к лучшему. А шесть месяцев назад кто-то поставил гроб возле синагоги отца. На крышке была нарисована свастика. Внутри лежала записка:
«Гроб для евреев Венеции. Тех, кого мы не достали в первый раз».
– Это нереально, – сказал Габриель. – По крайней мере угрозы.
– Наши старики так испугались. Они ведь помнят то время, когда это было реально. – Она смахнула поползшую по щеке слезинку. – Ты действительно думаешь, что у Бени было что-то еще?
– Готов поспорить на что угодно.
– А что еще нам надо? Какой-то епископ из Ватикана встретился в сорок втором году с Мартином Лютером и дал свое благословение на убийство шести миллионов. Спустя шестьдесят лет люди из «Крус Вера» убили твоего друга для того, чтобы тайна осталась тайной.
– Я не хочу, чтобы они добились своего. Хочу явить эту тайну всему миру, а для этого одного письма сестры Регины мало.
– Ты понимаешь, как это отразится на Ватикане?
– Это уж не моя забота.
– Ты их уничтожишь. А потом вернешься в церковь Святого Захарии и закончишь реставрацию. В тебе полным-полно противоречий.
– Мне так и говорили.
Она снова посмотрела ему в глаза. Ее волосы касались его щек.
– Почему они ненавидят нас, Габриель? Что такого мы им сделали?
«Пежо» стоял там же, где они его оставили, у бокового входа в центр, под уличным фонарем, заливавшим машину желтым светом. Габриель сел за руль. Они осторожно ехали по мокрым улицам. Не желая пересекать центр города, Габриель свернул на широкий бульвар, окружающий сердце старого Мюнхена, потом взял курс на Людвигштрассе. У входа в метро он увидел стопку голубых листовок, придавленных кирпичом. Кьяра выскочила из машины, схватила бумажки и быстро вернулась в машину.
Габриель дважды проехал мимо дома номер 68 по Адальбертштрассе, прежде чем решил, что все спокойно. Они припарковались за углом, на Барерштрассе. Он выключил двигатель. Позвякивая, протащился трамвай. В вагоне никого не было, не считая одинокой старушки, безнадежно взиравшей на мир сквозь запотевшее стекло.
Они подходили к входу в дом номер 68, когда Габриелю вспомнился первый разговор с детективом Акселем Вайсом.
Жильцы весьма неразборчивы в отношении гостей, и если, например, кто-то позвонит и представится рекламным агентом, его скорее всего пропустят.
Он помедлил в нерешительности, потом надавил сразу две кнопки. Через несколько секунд сонный голос ответил: «Ja?» Габриель пробормотал пароль. Где-то загудело, и дверь открылась. Они переступили порог, и она закрылась за ними автоматически. Подождав немного, Габриель открыл и закрыл ее еще раз на тот случай, если кто-то слушает. Потом положил стопку листовок на пол и направился к лестнице – быстро, пока не проснулась старуха домоправительница.
Они бесшумно прокрались по лестнице на площадку второго этажа. На двери квартиры Бенджамина все еще висела полицейская лента, а приколотая записка извещала, что вход воспрещен. Ни цветов, ни листка с соболезнованием уже не было.
Кьяра опустилась на колени и принялась колдовать над замком. Габриель, стоя спиной к ней, наблюдал за лестницей. Примерно через тридцать секунд он услышал сухой щелчок и повернулся – Кьяра уже открывала дверь. Они нырнули под ленту и прошли в комнату. Габриель закрыл дверь и включил фонарик.
– Работаем быстро, – сказал он. – Беспорядок нас не волнует.
Они перешли в большую комнату с видом на улицу – комнату, которую Бенджамин использовал в качестве кабинета. Луч фонарика наткнулся на намалеванную на стене неонацистскую символику.
– Боже, – прошептала Кьяра.
– Начни с того конца, – сказал Габриель. – Обыскиваем каждую комнату вместе, потом переходим в следующую.
Оба знали свое дело. Габриель разобрал на кусочки письменный стол. Кьяра проверяла книги, снимая их с полки и пролистывая страницы.
Ничего.
Габриель занялся мебелью: снимал чехлы, прощупывал подушки. Ничего.