Было свежо и прохладно, небо казалось темно-синим, на западе теснилась стая золотистых облаков — прекрасное освещение для съемок, прищурясь, подумал я. Катер прыгал по волнам, звук двигателя эхом отражался от гранитных утесов восточного побережья острова Свиней, пугая чаек, которые тревожно кричали и кружились над своими гнездами. После зеленого поселка красно-коричневый юг острова теперь еще больше походил на пустыню — словно засуха прошлась только по одному его краю. Несмотря на то что полицейские у пристани что-то бубнили в свои рации, здесь царила таинственная тишина.

Вчера тут высадилась бригада криминалистов, которая, правда, быстро освободила место — уже к одиннадцати часам утра. Криминалисты собрали там расчески и зубные щетки, грязное нижнее белье — все, что могло помочь им получить ДНК Дава. За время пребывания здесь они обнаружили в полумиле от дома, в сарае, коллекцию старой промышленной взрывчатки и бочки с удобрениями — целый арсенал. Утром здесь высадилась армейская группа саперов, оцепив четыре гектара на восточном побережье. Сходя на берег, мы заметили их в отдалении, с собаками на коротких поводках.

С момента нашего разговора Анджелина больше не произнесла ни слова. Она шла, сложив на груди руки, и задумчиво жевала губу, ни на кого не глядя. Время от времени мне казалось, что она смотрит мне в спину, и тогда я оборачивался, но она отводила взгляд, словно ничего не случилось. Больше всего ее смущало то, что говорил Стразерс. Когда он остановился возле изгороди и спросил:

— Так что, лапочка, кто все это построил для папы? — Она только пожала плечами, засунула руки в карманы и принялась водить ногой по песку, смущенно поглядывая через плечо — словно подросток, желающий убедиться, что на него не смотрят.

— Анджелина!

— Он сам, — пробормотала она. — Он сделал это сам. Он никого сюда не пускал.

— Да у него просто золотые руки! Он что, хорошо разбирался во взрывчатке — знал, как надо просверлить дырочку в граните?

Она снова пожала плечами и посмотрела куда-то вдаль. Слова словно сами вылетали у нее изо рта:

— Ага. Наверное.

Казалось странным, что Анджелина упорно дает односложные ответы — «да», «нет», «возможно», — говоря только о том, о чем ее спрашивали. Она неохотно провела нас по окрестностям, показав ручную тележку — на ней Дав возил припасы, которые оставлял ему на пристани торговец из Белланоха, — затем отвела туда, где под слоем брезента Дав хранил свой подвесной мотор, запирая его на висячий замок.

В генераторе кончилось топливо, и когда мы вошли в коттедж, там не было света. Сгрудившись в маленькой комнате в передней части дома, где Дав хранил свои бумаги, мы разглядывали рваные занавески, грязные окна и стены, сверху донизу уставленные стеллажами с потрепанными тетрадями и увешанные снимками.

— Он забрал фотографии. — Мы удивленно обернулись, ведь Анджелина впервые заговорила сама. Она смотрела на обои, где виднелись два пятна. — Он забрал отсюда фотографии. И еще он забрал… тетради. Одну, нет… — Она повернулась и ткнула пальцем в другое место. — Нет, две. Он забрал две тетради.

— Какие фотографии? — спросил Дансо, стоявший рядом с ней и пристально рассматривавший пятна, словно мог уловить какие-то сверхъестественные вибрации. — Что на них было?

— Он с мамой. А на второй он молился.

— Молился?

— Там он кажется мертвым, — сказал я. — Лежит на спине, руки сложены на груди. Такова была его привычка.

Стразерс закатил глаза — за время службы в Глазго ему много раз приходилось иметь дело с психами.

— А что насчет тетрадей? — спросил он. — Которые из них пропали?

Анджелина опустила взгляд и поплотнее запахнула пальто, словно ей вдруг стало холодно.

— Философия смерти ППИ, — пробормотала она. Стразерс и Дансо за ее спиной обменялись многозначительными взглядами. — Она всегда лежала вон там — на этой полке. И еще одна — с философией самоубийства ППИ.

— Ну, что я вам говорил? — одними губами произнес Стразерс, гнусно улыбаясь мне и Дансо. Он был на седьмом небе от счастья, считая себя единственным, кто предсказал самоубийство Дава. — Разве я вам этого не говорил?

— Если бы! — сказал я. — Если бы все было так просто.

7

Пока Стразерс, Дансо и Анджелина снимали с полок тетради и папку за папкой разбирали архивы ППИ — написанные нервным почерком Дава яростные письма, адресованные руководству англиканской церкви, и распечатки библейских стихов, — я выскользнул наружу, пробормотав что-то насчет того, что мне нужно подымить. Никто меня не остановил. Я просто вышел на улицу, свободный как птица, навстречу ясному холодному дню.

Я быстро двинулся обратно по нашим собственным следам, сфотографировал коттедж, сложенные за одним из сараев пустые бутылки из-под виски, генератор и горы мусора. Пройдя в сторону армейского оцепления, сделал несколько снимков работающих в отдалении саперов, затем свернул на север, издалека обходя коттедж и двигаясь по лесу, пока не вышел к руднику. Ветер не долетал до поляны, и над проржавевшим оборудованием висела тишина.

Я повернул к югу. В отдалении, далеко за верхушками деревьев Куагача, можно было разглядеть только мыс Криниан и небо над ним, испещренное темными облаками. Достав камеру, я включил ее и сфокусировал на отдаленном побережье. Ни Дансо, ни Стразерс не знали Дава так, как знал его я. Он не собирался совершать самоубийство — по крайней мере не раньше, чем покончит со мной. Я знал, что сейчас он на материке, строит свои планы.

«Ардно-Пойнт? Криниан? Что ты задумал, Малачи? При чем здесь Криниан?»

Несколько раз сфотографировав побережье, я вставил новую линзу и неспешно прошелся вокруг, сделав несколько снимков рудника: ржавые шасси давно забытых механизмов, нависающую над штольнями древнюю колючую проволоку. Время от времени я останавливался и пристально смотрел на берег. Там, где находилась свинья, в воздухе витала стая мух. Отогнав их прочь, я заметил в глазах свиньи червей, похожих на шевелящиеся рисовые зерна, и выделяющееся из ее рыла нечто пузырящееся и коричневое. Я сделал десять снимков.

При чем здесь Криниан?

Что бы там ни думал Стразерс, Дав туда не приплывал, потому что не мог завести лодочный мотор. Но он туда собирался. Раскрыв пошире диафрагму, я обошел вокруг свиньи, делая один снимок за другим; мысли следовали одна за другой, словно повинуясь щелканью метронома. Что за дело привело тебя туда, Малачи? Почему именно на юг? Я был на севере. Означает ли это, что ты не собирался сразу следовать за мной? А если не собирался, то что хотел сделать? Как еще ты можешь до меня добраться? Или ты думаешь, что я вернулся в Лондон?

Позади меня хрустнула ветка. Я резко обернулся, подняв вверх камеру, готовый бежать. Но это была Анджелина — раскрасневшись и тяжело дыша, она смотрела мимо меня — на свинью, застрявшую в шахте. Ей удалось вплотную подойти ко мне так, что я ничего не услышал.