В первый миг птицельву показалось, что он разлетелся на части: голова, руки, ноги — все отдельно. Каждая косточка, каждый мускул болели невыносимо. Спасительное забытье мягко подкралось к нему, суля избавление от боли, — но Грифон заставил себя не поддаться ему, помня, где они находятся.
В нескольких шагах от себя птицелев увидел огромное неподвижное тело Моргиса. Он попробовал пошевелить руками — и еле удержался от крика: правая рука была сломана! Три пальца на ней беспомощно болтались, а запястье по меньшей мере треснуло. Грифон осторожно перенес вес тела на левую сторону. Сесть было невозможно, встать — тем более.
Но это полбеды; с Моргисом все во сто крат хуже.
Волки-рейдеры, казалось, совсем забыли о них. Дракон упал и не шевелится — такой поворот дела вполне устраивал арамитов. Вероятно, они считали, что причиной этому стало колдовство Хранителей, но Грифон придерживался иного мнения. У Хранителей сейчас и без них было забот по горло: вся их сила уходила на покорение Сирвэка Дрэгота. Нет, виноват кто-то другой. Д`Шай или…
— Мне очень жаль, что пришлось так поступить с вами, но вы не оставили мне выбора.
Лорд Петрак, Воля Леса (правда, в этот момент его титул показался Грифону насмешкой), нависал над ним, появившись словно бы ниоткуда. Обеими руками он сжимал свой посох, приподняв его над птицельвом.
— Мне очень, очень жаль, но такую цену придется заплатить, чтобы хоть малая часть моих детей жила спокойно.
Посох Петрака с сокрушительной силой опустился на сломанную руку Грифона.
Удар раздробил запястье, в котором прежде была всего лишь трещина — но Грифон не издал ни звука, чтобы не доставлять предателю удовольствия.
Тяжелый кожаный сапог опустился ему на грудь, опрокинув на спину. Грифон смотрел вверх, на благообразное, полное достоинства оленье лицо. Странное дело: в «невинных» глазах оленя птицелев вдруг прочел глубокое отвращение — но не к Грифону, а к самому себе, к тому, что ему, Петраку, приходилось делать. Не успел Грифон удивиться этому, как на него обрушился второй удар посоха. На сей раз Повелитель Стражи выбрал левое плечо птицельва. Невыносимая боль пронзила его, затем рука онемела.
— Ворота снова мои. Вы захватили меня врасплох, я признаю это. Но теперь я все понял. Все сходится. Кволард, Шейдерол, нелюди — все это имеет смысл. Жаль, что уже слишком поздно.
— Слишком поздно для чего? — со стоном выдавил Грифон, надеясь потянуть время. Еще хотя бы несколько минут — и, может быть, ему удастся встать и сразиться с предателем. Пока же он не мог ни подняться, ни собраться с мыслями. В тот самый момент, когда Петрак сбросил их на землю, все заклинания Грифона утратили силу.
— Это уже неважно. — Сузив глаза, Повелитель Стражи неотрывно смотрел на нижний край своего посоха. Толстый, закругленный конец посоха стал стремительно утончаться, заостряться — и через несколько мгновений превратился в смертоносное копье.
Лорд Петрак высоко занес посох. Грифон попытался было откатиться в сторону, но обнаружил, что пригвожден к земле. Могущества Петрака хватило и на Ворота, и на Грифона.
— Пойми, Грифон, я делаю это ради моих детей, ради того, чтобы они могли жить.
Бывший правитель обжег своего убийцу взглядом, полным ненависти и презрения:
— Захотят ли они жить после того, как узнают правду?
Лорд Петрак задохнулся. Посох выскользнул у него из рук и с грохотом упал на Грифона, в то время как Повелитель Стражи отчаянно пытался унять кровь, хлещущую из затылка. Рот его беззвучно открывался и закрывался, в невидящих круглых глазах застыло безумие.
Воля Леса рухнул наземь. Но на этот раз Грифон успел откатиться в сторону — после смерти предателя чары рассеялись.
Ослепленный болью и брызгами крови, птицелев изо всех сил тер глаза. С того места, где только что стоял Повелитель Стражи, слышались рыдания — и хотя Грифон ничего не видел, он знал, кто плачет.
Тройя стояла на коленях, правая рука ее была обагрена кровью того, кто был ей учителем, почти отцом, и кого она только что убила, спасая не только Земли Мечты, но и самое дорогое для нее существо.
Повсюду грохотал бой — и никто, кроме Грифона, не слышал тихого, жалобного плача Тройи.
Д`Шай смотрел с вершины холма, как бесчисленная рать волков-рейдеров штурмует твердыню Повелителей Стражи. Однако легионы солдат были скорее военной хитростью. Настоящими завоевателями были Хранители, успешно объединившие свое колдовское могущество против жителей Сирвэка Дрэгота. Пользуясь своим высоким положением, Д`Шай мог себе позволить переманить у Д`Рэка самых лучших Хранителей, верящих в то, что он, Д`Шай, вознаградит их щедрее, чем его враг.
«Сегодня я избавлюсь от всех врагов, — думал Д`Шай, — и… и от всех страхов».
Вдруг Ворота исчезли, а с юга появился огромный дракон! Д`Шай даже вскрикнул от неожиданности — но затем понял, что это приятель ненавистного ему Грифона.
Внезапно дракон камнем полетел вниз. Д`Шай улыбнулся: быстро же опомнился этот Повелитель Стражи! Он не видел, где именно дракон врезался в землю, но высота, с которой он падал, давала основания предположить, что от одной досадной помехи Д`Шай избавлен — наверное, навсегда.
Только в этот миг он осознал, какому риску себя подвергает, стоя на вершине безо всякого прикрытия. Он развернулся и быстро зашагал к палатке, которую соорудили его неживые слуги. Двое из них, стоящие на страже у входа, механически отдали ему честь. Д`Шай не обратил на них ни малейшего внимания и заглянул внутрь. Вид пленника в кандалах успокоил его. Значит, план остается в силе. Конечно, угроза лишиться помощи Разрушителя пока не миновала, но зато ему удалось выиграть время. И все же нужно…
— Повелитель Д`Шай!
Он отступил от палатки и с нескрываемым презрением посмотрел на фигуру, которая, тяжело пыхтя, карабкалась по склону. Некий безымянный офицер пехоты, из тех, кому невдомек, что Д`Шаю наплевать на них, хоть бы они и погибли все разом. Работа его верных Хранителей — вот что имело значение, войска же были всего-навсего уловкой, рассчитанной на то, чтобы отвлечь защитников Земель Мечты от реальной опасности.
— В чем дело?
— Вожак Стаи Д`Хейн и Вожак Стаи Д`Иссайл запрашивают сведения о временном исчезнове…
Д`Шай жестом прервал его и мельком глянул на Ворота, которые снова стояли на прежнем месте и казались нерушимыми: