– Двадцативосьмичасовую рабочую неделю?
– Это не полное отсутствие тяжелого труда, которое имел в виду ваш Великий дух, но близко к тому, верно?
– А что вы думаете о радиоактивных бочках в море у сомалийских берегов?
– Чем богаче будет Сомали, тем меньше людей будет относиться к ней как к помойке.
– Вы сами могли бы руководить этой страной.
– Не это моя цель.
– В это нелегко поверить.
– Мне двадцать пять лет, а я уже успела спасти от нищеты больше людей, чем мать Тереза за всю свою жизнь.
– Кто остальные три женщины?
– Я не могу вам этого сказать. Особенно если, как вы говорите, они в опасности.
– Вы сами усугубляете эту опасность, скрывая их имена.
– Наша миссия важнее нашей безопасности.
– Ваша миссия – бизнес!
Эзиан взяла его за руку и повела к одной из круглых хижин. Деревня просыпалась. Поднимались дымки от очагов. По долине разносились голоса, блеяние, плач младенцев.
– Я вам сейчас покажу кое-что, чего вы никогда прежде не видели.
Она вошла. Он следом. Изнутри стены были покрыты листами алюминия. Отражаясь от них, лучи восходящего солнца давали превосходное рассеянное освещение. И везде были полки, а на них книги с семитскими буквами.
– Деревенская библиотека, – сказала Эзиан. – Все произведения переведены на амхарский язык. Раньше чтение эфиопов ограничивалось Библией или Кораном. Теперь они могут открыть для себя Шекспира, Фолкнера, Достоевского, Уайльда, Кинга, Диккенса. Некоторые пастухи даже стада свои пасут, не отрываясь от книги.
Натан вытащил одну наугад.
– «Десять негритят» Агаты Кристи, – перевела ему название Эзиан, – Издательство RKE. Это вам ничего не скажет, поскольку оно было основано специально для такого рода переводов. Знаете, как говорят в Африке? «Когда умирает старик – сгорает целая библиотека». Отныне это уже не так.
Она увлекла его в соседнюю хижину. Там на алюминиевых стенах были развешаны картины – Сезанна, Гогена, Матисса, Ренуара, Рафаэля… Миллиарды долларов средь дикой природы, без всяких охранников, бетонных стен, систем безопасности.
– В Нью-Йорке или Токио эти картины стоят астрономические суммы. Всего валового дохода Эфиопии не хватило бы, чтобы это купить. Но здесь их ценят за художественные достоинства, а не за спекулятивную цену. Приходят, чтобы полюбоваться, а не красть. А поскольку в деревне чужих, кроме вас и меня, нет, незачем запирать их в сейф.
Натан показал на полотно два метра на три:
– Чье это?
– «Расстрел мадридских повстанцев», написано Гойей в тысяча восемьсот четырнадцатом году. Здесь изображено сопротивление испанцев французским войскам.
Он нарочно подошел к картине вплотную, чтобы услышать ее комментарий:
– Так на произведение искусства не смотрят. Отступите назад. Вас поразит выражение лица одной из жертв. Ужас усилен резким светом, который отражается от белой рубахи мужчины. Гойя оказал влияние на многих художников, таких как Делакруа, Мане или Пикассо.
– Любите живопись?
– Вас это удивляет?
– Эту страсть разделяли и пропавшие женщины.
– Но не вы?
– Предпочитаю оригинальный пейзаж копии, написанной другим.
– Довольно примитивный взгляд на вещи.
Они вышли наружу и направились к кружку поселян, завтракавших лепешками и чаем. Юноша молился под акацией. Две женщины с невероятным проворством заплетали свои волосы в косички. Четверо голых ребятишек сидели верхом на суку мертвого дерева. Старик пил из консервной банки. Младенец в бусах с наслаждением сосал материнскую грудь. Здесь женщины кормили своих малышей собственным молоком, не содержащим пестицидов и антибиотиков. Транснациональные продовольственные компании для них еще не существовали. Оставалось надеяться, что Эзиан не позволит им завалить своим товаром эти горы.
– Скоро тут будет кинозал.
– В хижине?
– Чуть большей, чем остальные.
– И как вы собираетесь это сделать?
– Солнечные батареи, DVD-плеер, видеопроектор – вот все, что нужно.
– А музыку вы им даете слушать?
– Иногда устраиваем концерты.
– Какой музыки?
– Блюз, классика…
Они позавтракали вместе с остальными поселянами.
– Когда вы вернетесь в Токио? – спросил Натан.
– Сегодня. Соскучилась по Куамо.
– У вас есть кумир?
– Простите?
– Духовный наставник, ментор.
Эзиан не ответила, как и всякий раз, когда вопрос ей не нравился, поскольку не умела лгать. Стало быть, духовный наставник существовал. Кто же? Курумаку?
– Как отсюда выбираются? – спросил Натан.
– Пешком. Через горы. Двадцать километров крутых троп до Мек'еле.
– Меня там ждет самолет.
– Меня тоже, но сомневаюсь, что один и тот же.
– Завернете в Могадишо?
– Мне через Найроби.
Натан вытащил одну наугад.
«Десять негритят»– Агаты Кристи, – перевела ему название Эзиан. – Издательство RKE. Это вам ничего не скажет, поскольку оно было основано специально для такого рода переводов. Знаете, как говорят в Африке? «Когда умирает старик – сгорает целая библиотека». Отныне это уже не так.
Она увлекла его в соседнюю хижину. Там на алюминиевых стенах были развешаны картины – Сезанна, Гогена. Матисса, Ренуара, Рафаэля… Миллиарды долларов средь дикой природы, без всяких охранников, бетонных стен, систем безопасности.
– В Нью-Йорке или Токио эти картины стоят астрономические суммы. Всего валового дохода Эфиопии не хватило бы, чтобы это купить. Но здесь их ценят за художественные достоинства, а не за спекулятивную цену, Приходят, чтобы полюбоваться, а не красть. А поскольку в деревне чужих, кроме вас и меня, нет, незачем запирать их в сейф.
Натан показал на полотно два метра на три:
– Чье это?
– «Расстрел мадридских повстанцев», написано Гойей в тысяча восемьсот четырнадцатом году. Здесь изображено сопротивление испанцев французским войскам.
Он нарочно подошел к картине вплотную, чтобы услышать ее комментарий:
– Так на произведение искусства не смотрят. Отступите назад. Вас поразит выражение лица одной из жертв. Ужас усилен резким светом, который отражается от белой рубахи мужчины. Гойя оказал влияние на многих художников, таких как Делакруа, Мане или Пикассо.
– Любите живопись?
– Вас это удивляет?
– Эту страсть разделяли и пропавшие женщины.