Торн и Холланд, как и все, кому доводится сталкиваться с подобными вещами, не терзались постоянной скорбью о жертвах преступлений. Нельзя сказать, чтобы они ложились спать и вставали с мыслями об этом. Но и привыкнуть к таким вещам было невозможно — и, в конечном счете, это меняло их самих.
Вера притуплялась…
— Как дела дома, Дейв?
Секунду-другую Холланд выглядел удивленным, потом польщенным. Наконец коротко бросил:
— Нормально.
— Хлоя, должно быть, уже совсем большая.
Холланд, смягчаясь, кивнул:
— Она меняется каждые пять минут. Открывает для себя мир, понимаешь? Когда я прихожу домой, каждый раз застаю ее за новым занятием. Сейчас она вся в музыке, постоянно подпевает всем песням.
— Кроме тех, где бренчат на гитарах.
— Я не перестаю думать о том, что нет времени заняться дочкой, что все это проходит мимо меня.
Торн был уверен, что не имеет смысла расспрашивать Холланда о его подруге. Софи уж точно никак не пылала симпатией к Торну. Он знал, что в маленькой квартирке жилого комплекса «Элефант энд Касл», где жили Холланд и Софи, его имя звучит как бранное. Вероятно, из-за этого нередко вспыхивали семейные ссоры.
Наконец на Парк-лейн БМВ прибавил газу, затем они направились к Виктория-стрит, потом срезали угол к Сент-Джеймсскому дворцу и помчались к Ярду.
Холланд повернулся к Торну, когда они притормозили на углу Гайд-парка.
— Да, кстати, Софи просила передать тебе привет, — сказал он.
Торн кивнул и направил машину в поток других автомобилей, которые спешили на «круг».
Это место не входило в число его любимых.
Именно здесь год назад он провел несколько отвратительных недель — возможно, самых ужасных в своей жизни. Тогда его отстранили от работы и выдали ему то, что иносказательно называется «командировкой в сад». [8] Торн прекрасно осознавал, что он был не прав — сорвался, впервые после смерти отца. Но выслушивать это от таких, как Тревор Джезмонд, — совсем другое дело: когда тебе говорят, что ты висишь «мертвым грузом», и при удобном случае избавляются, как от неприятного запаха. Слава Богу, подвернулось секретное задание, которое дало ему возможность убежать, и последовавшие за этим несколько недель жизни на улице были намного предпочтительнее тех, которые он провел, варясь в душной, жаркой безоконной коробке под названием Скотланд-Ярд.
Когда они приблизились ко входу в здание, Торн бросил сердитый взгляд на группу туристов, которые фотографировали друг друга у известной вращающейся таблички.
— А чем ты занимался, когда работал в этих стенах? — поинтересовался Холланд.
Торн достал удостоверение и показал его одному из дежуривших у входа полицейских.
— Я пытался вычислить, сколько бутылок составляет смертельная доза «Типпекса»… [9]
Отдел специальных расследований был одним из нескольких подразделений Главного управления уголовной полиции. Отдел был огромным и занимал половину шестого этажа. Он имел открытую планировку с большими комнатами и окнами, выходящими на противоположные стороны офиса. Территория каждого отделения была отмечена прямоугольным флагом определенного цвета, который свисал с низкого потолка: флаг огневого отделения был черным; отделения наружного наблюдения — зеленым; отделения по расследованию похищений — красным. Были здесь также секции технической поддержки и разведки — в их распоряжении находилось множество мониторов, каждый из которых можно было подключить к любой камере кабельного телевидения в пределах города, сюда же можно было передать «живую» картинку с любого вертолета, кружащего над городом.
Торн с Холландом все мотали себе на ус.
— А мы удивляемся, почему не можем купить себе новый чайник в отдел, — заметил Холланд.
Невысокая черноволосая женщина встала из-за стола в красном секторе и представилась инспектором Луизой Портер. Холланд, чтобы как-то завязать разговор, пару минут продолжал разглагольствовать по поводу чайника. Ему польстило, что женщина нашла его шутку смешной. Торна же поразило то, какое усилие ей пришлось приложить, чтобы притвориться, будто ей и вправду смешно.
Портер быстро описала структуру своего отделения, которая оказалась более или менее стандартной. Она сама была одним из двух инспекторов, которые вели дела и которым подчинялись с десяток констеблей и сержантов, а руководил всеми старший инспектор.
— Мой начальник Хигнетт просил, чтобы я извинилась за то, что он не смог сразу с вами встретиться, — сказала Портер. — Он подойдет позже. И конечно, теперь у нас стало три инспектора.
Она смерила Торна проницательным взглядом.
— Спасибо, что откликнулись.
— Не стоит благодарности, — ответил Торн.
— Впрочем, у вас не было выбора, верно?
— Никакого.
— Извините, что так получилось, но иногда нам приходится прибегать к помощи. — Она бросила еще один взгляд на Торна. — Что-то не так?
Он перестал переминаться с ноги на ногу, поняв, что лицо его исказила гримаса.
— Ох, уж эта спина, — объяснил он. — Должно быть, что-то вывихнул.
Правда заключалась в том, что временами он действительно невыносимо страдал: даже после кратковременного сидения в машине или, Боже сохрани, за столом у него начинала ужасно болеть левая нога, где-то внизу. Сначала он списывал это на мышцы, грешил, что, вероятно, сказываются ночи, проведенные на улице, — но теперь стал подозревать, что проблема кроется гораздо глубже. Проблема эта непременно должна была как-то разрешиться, но пока он горстями глотал болеутоляющее.
Портер представила Торна и Холланда всем сотрудникам отдела, находившимся в кабинете. Большинство из них, по крайней, мере внешне, были настроены к прибывшим дружелюбно. Но все выглядели очень занятыми.
— Разумеется, много ребят на задании, — сказала Портер. — Охотятся за тем, что мы в шутку называем «ниточками».
Холланд облокотился на свободный стол.
— Хорошо, что у вас есть хоть какие-то ниточки.
— На самом деле ниточка только одна. Двое свидетелей видели, как Люк Маллен в день своего исчезновения садился в машину.
— Марку запомнили? — спросил Торн.
— Не точно. Вроде бы «Пассат», не то синего, не то черного цвета. Так сказали школьники. Но в это время как раз закончились занятия, и все они были слишком заняты разговорами о музыке и скейтбордах — или чем там они еще увлекаются?