— Ничего из того, что вам хотелось бы услышать, — ответил он.
Когда Китсон ушла, Фаррелл шагнул к автоматическим дверям, которые разошлись при его приближении. Дежурный предложил дожидаться такси внутри, заметив, что на улице льет как из ведра. И добавил, что туда ему и дорога, когда Фаррелл заявил, что лучше он намокнет.
На улице Фаррелл укрылся под навесом и стал смотреть на дорогу.
Прошло не более двенадцати часов, но ему казалось, как будто прошло лет десять, вся жизнь перевернулась. И он знал, что это только начало.
Его сердце бешено колотилось, мысли путались, но он понимал, что должен сохранять спокойствие, должен неспешно пройти в дверь, как будто ничего не произошло. Несмотря на спектакль, который он разыграл перед этим ублюдком за конторкой, он больше всего хотел увидеть родителей. Хотел вернуться туда, где тепло и безопасно, где, как он знал, его защитят и поддержат, что бы ни случилось.
Он вглядывался сквозь пелену дождя, все еще помня вкус силы, когда он с приятелями подошел к автобусной остановке шесть месяцев назад. Было чуть прохладнее, чем сегодня, или нет, стоял такой же промозглый вечер…
Притормозил темный «шевроле кавалир», из него, не глуша мотор, вылез коренастый азиат.
— Такси? — прокричал Фаррелл.
Водитель вернулся к машине.
Адриан Фаррелл натянул поглубже капюшон и потрусил за ним.
— У нас по воскресеньям настоящий сумасшедший дом, — сказал Нейл Уоррен. — Пересменка, поэтому сам черт ногу сломит, если прибывают новые «клиенты» или кто-то выезжает. Плюс я занимаюсь семейным бизнесом и делами, связанными с церковью. Я организую небольшие службы и тут, в приюте, для тех, кому это интересно…
— Ничего страшного, — ответил Холланд. На письменном столе перед ним лежала стопка разноцветных самоклеющихся листочков для записей. Он поставил «галочку» напротив имени Нейла Уоррена.
— Я просто хотел объяснить, почему не смог перезвонить вам раньше.
— Я понимаю.
— Теперь я чертовски неловко себя чувствую.
— Мне очень жаль, — сказал Холланд.
— Встречаешь человека, он попадает в поле твоего зрения, а потом… Жизнь не стоит на месте, понимаете? Пути расходятся, и чаще всего ты даже и не вспоминаешь о нем. Я не вспоминал о Кэтлин Бристоу лет пять, пока вы не пришли сюда и не стали расспрашивать о Гранте Фристоуне. А теперь она мертва. Вероятно, я должен был бы огорчиться больше…
— Как вы заметили, вы не вспоминали о ней несколько лет.
— Я попрошу, чтобы помолились за ее душу.
Холланд взглянул на часы: пять минут десятого. Раз он всех обзвонил — может быть свободен. Хлоя будет уже спать, но так приятно провести часок-другой перед сном наедине с Софи.
— Я так понял, полиция не считает это простым совпадением, — заметил Уоррен.
— Что вы имеете в виду, сэр?
— Тот факт, что как только вы стали расспрашивать людей о том, что тогда произошло, о Фристоуне и об остальном, — тут же убили одного из членов комитета.
— Полагаю, связь между этими событиями маловероятна.
— Вы беседовали с остальными?
— Да, с большинством.
Уоррен секунд десять — пятнадцать помолчал. Когда Холланд услышал щелчок зажигалки, он догадался, что Уоррен закурил сигарету. Долгий выдох, еще одна пауза. Потом Уоррен спросил:
— Она сильно страдала?
Обычно в подобных ситуациях Холланд говорил что-то стандартно ободряющее. Сам не понимая зачем, не будучи уверен, что Уоррен говорит начистоту — хотя казалось, что врать не в его привычках, — Холланд ответил:
— Да, думаю, она сильно страдала.
От Хендона до Аркли было минут двадцать езды. Песни Грема и Эммилу [34] чудесным образом подняли Торну настроение, но все их благотворное влияние пошло прахом при одном взгляде в лицо Тони Маллена.
После их последней стычки Торн не ожидал теплого приема, но на лице хозяина читалась не просто прогнозируемая антипатия. В его поведении, в том, как он молча отступил в сторону, пропуская Торна войти, сквозило смирение. У Тони Маллена был вид человека, который уже не ждет хороших новостей.
Как у отца, у Тони Маллена все еще оставалась крошечная надежда, пока не обнаружено тело, но Торн понимал, что как бывший полицейский Маллен мучительно осознавал, что время работает против их семьи. Что шансы, довольно реалистичные вначале, стали незначительными. Как быстро они превратились в пшик!
Прошло уже девять суток с момента исчезновения Люка. Практически пять — с момента получения видеокассеты. Семьдесят два часа с того момента, как Люка похитили во второй раз. И с тех пор — никаких известий от того, кто удерживает мальчика.
Торн все еще видел ярость в глазах Маллена, но она соседствовала со сломленным боевым духом.
— Что бы вас ни привело, надеюсь, это не займет много времени, — сказал он. — Мы все очень устали.
— Честно говоря, я пришел кое-что спросить у Джульетты.
— Зачем?
Торн секунду помолчал и решил, что Маллену эту информацию вполне можно сообщить, возможно, это даже поможет навести мосты.
— Мы беседовали с одним парнем из школы, где учатся ваши дети. Совсем по другому делу. Оно почти наверняка не имеет отношения к нашему расследованию. К похищению Люка…
— Почти наверняка?
— Мы считаем, что он по каким-то причинам врет, что не знаком с Люком. Нам известно, что он несколько раз звонил сюда, и мы хотим удостовериться, что он звонил именно Люку. Я всего лишь хотел убедиться, что он звонил не вашей дочери. Думаю, это займет не больше десяти минут.
— Как зовут парня?
На этот раз Торн колебался несколько дольше.
— Фаррелл.
Никакой особенной реакции не последовало, но Торн засомневался: ему показалось, что Маллен все-таки вздрогнул, прежде чем повернул голову и обратился к своей жене.
Торн сначала не заметил Мэгги Маллен. Она сидела метрах в трех от них, на лестнице, ведущей на второй и третий этаж, — на маленькой площадке между лестничными пролетами. На ней были черные спортивные брюки и коричневый свитер. Волосы, такие же серые, как и ее лицо, как пепел от сигарет, которым (как предполагал Торн) была полна пепельница у ее ног, были собраны сзади.
— Мэгги, ты бы позвала Джул, — попросил Маллен.
Его жена смотрела прямо перед собой, как будто не слышала, что он ей говорит, потом взглянула на Торна. Он улыбнулся и кивнул. Оба жеста получились немного снисходительными, как будто он утешал очень старого и очень больного человека.