– Так ты по-прежнему уверен, что Этьена убил Владимир?

– Да. Чтобы добиться твоей руки, можно пойти на многое.

– А ты бы ради меня убил?

– Я это уже сделал.

Они сели на пень и лихорадочно сплели пальцы.

– И ты подозреваешь, что он причастен к бойне в лаборатории?

– Теперь нет. Размах не тот. Он не древо зла, а скорее просто сорняк.

Они обнялись в облаке ферромонов, притянутые друг к другу неконтролируемым сексуальным порывом. Луке и Марко пришлось вмешаться, чтобы разнять их. Карла вспылила и послала своих братцев куда подальше на итальянском, трещавшем быстрее, чем автоматная очередь. Натан взял ее за руку и увлек к тинистому берегу маленького пруда со стоячей, как надгробный камень, водой.

– Взгрела? – спросил он.

– Поделом.

Над поверхностью болотца вычерчивала круги стрекоза. К насекомому плыла лягушка, оставляя прямолинейный след.

– Что скажем моему отцу?

– О чем?

– О нас.

– Старый пруд. Прыгнула в воду лягушка. Всплеск в тишине. [34]

– Что?

– Это хайку Басе.

– Ты по-японски, что ли?

– Хайку – это короткое стихотворение, которое передает непосредственный опыт отдельного мгновения, обычно связанного с природой и существующего одновременно внутри и вне нас, без всякого умственного искажения. Хайку Басе передает «плюх» лягушки.

– И все это ради какого-то «плюх»?

– «Плюх», от которого автор себя не отделяет, «плюх» как путь, ведущий его к дзенскому пробуждению. Все связано в этом стихотворении: вечность и миг, покой и движение, безмолвие и звук, жизнь и смерть.

– Ты это собираешься сказать моему отцу?

– Если бы зависело только от меня, я бы ответил «да» на его вопрос.

Несмотря на сдержанность, к которой ее вынуждали братья, Карла не смогла противиться порыву, бросившему ее к Натану. Их губы быстро нашли друг друга. Тела сплелись под ивой. Поцелуй прервали вопли. Марко и Лука замахали руками в десятке метров от них. Карла погладила Натана по лицу, вкус его губ она еще ощущала на своем языке.

– Если хочешь на мне жениться, ты сначала должен попросить моей руки.

– Думаю, что в первую очередь надо бы спросить Леа. Ее это касается больше, чем твоего отца.

– Она мне уже сообщила свое мнение, так что можешь быть спокоен. Заметь, можно пожениться и не спрашивая отцовского благословения. Этьен без него обошелся. Но тогда придется уехать отсюда как можно скорее и больше не рассчитывать на возвращение.

– А ты сама хочешь выйти за меня?

– А ты согласишься смотреть концерты по телевизору? Вечером, в домашних тапочках?

– Да. Ты готовить умеешь?

– Только итальянские блюда. А водопроводный кран починить сможешь?

– Я могу даже выносить мусор и выгуливать собаку.

– Мои братья тебе нравятся?

– Нет.

– Значит, и в невзгодах, и в радости?

– Невзгоды мы уже пережили.

– Я уверена, что люблю тебя – с тех пор, как увидела на кухне среди моей семьи. В общем, «да». Если и есть что-то в мире, чего я хочу, так это выйти за тебя.

Несмотря на бдительный надзор братьев, он поцеловал ей руку, переплетя ее со своей. Были в их отношениях нежность, соучастие, влечение. Три основы любви.

– Не забудь, что на моем попечении двое детей, – напомнил Натан.

– Ты о Джесси и Томми?

– Да. Надеюсь, они еще не совсем допекли моих родителей.

– Хочешь оставить их у себя?

– Со мной им будет лучше, чем с теми, у кого я их забрал. И у меня нет никакого желания отдавать их в руки мелких чиновников социального обеспечения.

– Я всегда хотела шестерых детей. Половина уже есть.

– А какова процедура, чтобы попросить твоей руки?

– Сперва ты должен предстать перед судилищем.

126

Пылкий соискатель вышел из испытания немного оглушенным. Представ перед трибуналом из трех человек – Маттео и двух его сыновей, – Натан погасил огонь любопытства, ответив на вопросы о своем детстве, связях, работе, религиозных и политических убеждениях, а главное, о супружеской жизни, которую готовил Карле.

Он сочинил экспромтом вполне достоверный персонаж и сыграл роль. Старый Браски был изощреннее любого детектора лжи, и любое колебание вызвало бы его недоверие. Тем не менее у Натана были явно серьезные намерения. Он вернулся в этот мир, чтобы отомстить за друга. Отныне его целью было остаться в нем вместе с самой красивой и привлекательной из женщин.

Сидя лицом к Браски, он рассказал о своем детстве в Аризоне, в индейской резервации, где его воспитывали отец индеец навахо и мать японка. Его знакомства тогда ограничивались деревьями, речкой и облаками. Из женщин он упомянул только Мелани и прекрасные годы, которые провел с ней в Сан-Франциско. В любом случае, только она врезалась в его память. Говоря о своем ремесле, рассказал только о воссоздании психологического портрета преступников, умолчав о разъездах по всему свету, о трупах, громоздившихся на его пути во время расследований, и о больных мозгах, в которые ему приходилось вживаться. Будущее вместе с Карлой виделось ему в большом доме на берегу океана, в окружении детей – Леа, Джесси, Томми плюс тех, которых ему хотелось бы зачать с ней. Деньги, полученные за выполнение последнего задания, позволят ему найти хорошее место. Он подумывает о том, чтобы взяться за другую профессию. Какую? Он пока еще не знает. Но если есть две руки, две ноги и голова в придачу, работа всегда найдется. О близости с Карлой ему легко было говорить, потому что настоящих сексуальных отношений у них еще не было, за исключением той камбоджийской фелляции, хотя эту деталь он предпочел сохранить в себе. Наибольшую сдержанность ему пришлось проявить касательно своих философских убеждений. Тут дзен-буддизм проходил по разряду секты. Пришлось объяснять, что Будда изобрел не религию, но искусство жизни, и проповедовал терпимость. По мнению Натана, Иисус действительно существовал. Он вполне признавал незаурядность Христа и его исключительные способности. Уважая религию Карлы, он вовсе не побуждал ее отдалиться от нее. Наоборот, ему ее вера в Бога нравилась. «Хорошо, когда во времена воинствующего материализма твоя супруга ведет духовную жизнь». Благодаря этой фразе Натан набрал очки. Что касается его политических воззрений, то их у него просто не было, поскольку он долго жил вне общества. «Хотя просвещенная диктатура всего лишь утопия, она кажется мне наименее плохой из систем, поскольку народ в массе своей часто ошибается». Тут Натан опять заработал очки. Тем более что сослался на опыт Лоренцо Медичи. В своем глухом углу Браски не жаловали ни итальянский парламент, ни клики коррумпированных политиков. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь из администрации приперся сюда требовать у них отчета. Впрочем, этого никогда и не случалось.