Натана разбудил дневной, точнее, утренний в этих краях свет. Ночью его сон был прерван мощным взрывом в центре Манилы. Какой-то мальчуган, сидевший на полу, наблюдал за ним. Едва он открыл глаза, как мальчишка выскочил в коридор. И вновь появился через несколько минут с подносом, полным фруктов. Меж двух плодов манго был засунут сложенный листок бумаги:
Натан, я вернусь вечером. Дождитесь меня, прежде чем уехать. Присмотрите немного за детьми. До вечера. Анхелина
Она не оставила ему выбора. Этим утром он экспромтом провел урок английского. Довольно бурный. Дети вели себя дисциплинированно только в присутствии своей учительницы. Какой-то заезжий американец вряд ли мог справиться с ними. Чтобы навести хоть относительное подобие порядка, Натан добавил урок айкидо на школьном дворе. Первое правило: динамика молчания. Фоном для этого мини-самоанализа, многих заставившего прыснуть, послужил целый концерт гудков и выхлопов тысяч джипни – местных драндулетов, к которым сводится общественный транспорт. Во время упражнения он научил их позициям и правильному дыханию. Чтобы разнообразить свой урок, устроил небольшую демонстрацию с помощью длинной бамбуковой палки. Подчеркнул полноту движения, которое должно быть лишь соединительной чертой между двумя противниками, но не принимать форму агрессии. Ничто не должно нарушать совершенный круг, очерченный орудием в пространстве, в полном согласии с приливом окружающей энергии. Он постарался передать им скорее не технику, но манеру поведения. Зрители были озадачены.
– А айкидо сильнее кунг-фу? – спросил один из них.
– Айкидо придумал один японец по имени Уешиба Морихеи. Он говорил: «Когда враг пытается меня победить, он бросает вызов всей Вселенной и вынужден нарушить ее гармонию. Он побежден уже в тот миг, когда только помыслил схватиться со мной».
– Почему? – спросил мальчуган.
– Проходит довольно долгое время между тем мгновением, когда человек решает ударить, и тем, когда наносит удар. Этого времени Уешибе хватало, чтобы обезоружить противника.
Для подкрепления своей теории он предложил практическое задание. Каждый ребенок по очереди должен был попытаться стукнуть его палкой. Никто из них не оказался достаточно проворным.
– Как вы это делаете? – спросил один малыш.
– Вообще-то я ничего не делаю.
– Но вы же у всех выиграли!
– Я использовал главнейший прием айкидо, изобретенный Уешибой.
Дети настаивали, чтобы он открыл волшебную формулу.
– Секрет в том, чтобы избежать схватки.
Всеобщее разочарование.
– Никто не может отнять мою силу, если я ей не воспользовался. Сила, к которой прибегают в айкидо, это сила Вселенной. Движения в самой природе. А это никто не может победить. Айкидо – искусство не сражаться.
Заронив в их умы сомнение, он предложил перейти к столу. Анхелина кормила детей на обед и ужин в основном рисом и фруктами. Он добавил к повседневному меню пиццу. Устав от непривычной физической нагрузки, дети заснули быстро и без всякого галдежа. Натан лег в своей комнате и, закрыв глаза, увидел сон, полный каких-то прелестных созданий, изворотливых епископов, сомнительных адвокатов. Было в его сне и судилище, где судья в митре стучал молотком и выносил приговор королеве красоты. Осужденная, нежная и теплая, скинула одежды и скользнула к нему в постель. Она источала аромат маракуйи и хранила на своей душистой коже отблеск луны, изливавшей свой свет через окно. Готовая к броску кобра выгнулась над ним, прежде чем впрыснуть яд. Он ощутил во рту вкус жасмина. Длинные волосы щекотали ему лицо, змея обвилась вокруг тела. Ощущение сладостного тепла поднялось по его ногам и вызвало эрекцию. Рядом с ним лежала обнаженная Анхелина и льнула к нему. Филиппинка приподняла голову, желая убедиться, что он проснулся.
– Анхелина, что вы делаете? – пробормотал Натан.
– Что я делаю?
Он уточнил вопрос:
– Зачем вы это делаете?
– Чтобы отблагодарить вас.
– За что?
– Антуана завтра освободят. Я не знаю, с кем вы связались, но похоже, что он могущественнее самого нашего президента. Сегодня меня приняли главные шишки судебной, тюремной и церковной администрации. Почтительно расшаркались и даровали Антуану свободу.
Натан оценил могущество Драготти, дергавшего миллионы веревочек через тысячи километров.
– Вы не обязаны…
– Знаю. Вы бы у меня в любом случае ничего не попросили, потому что пришли, чтобы давать, а не брать.
– Но Антуан…
– Мне нечего вам дать. Так что отдаю саму себя.
Натан пристально посмотрел на змею, вытатуированную на теле Анхелины. Разинутая пасть с ядовитыми зубами была готова поразить его нервную систему, закружить голову, затуманить зрение. Вмешательство кардинала влекло их к греху похоти и прелюбодеяния.
– Вы мне отказываете?
– Нет, нет…
Ответ прозвучал слишком непосредственно, чтобы не рассмешить Анхелину.
– Как бы то ни было, это мне доставит столько же удовольствия, сколько и вам.
И она нырнула под простыню. Последовавший за этим опыт был сверхъестественным. Натан испытал ощущения, прежде ему неведомые, как, например, этот сладострастный электрический разряд внизу спины, заставивший его забыть и о своем теле, и о рассудке, захлестнутом волнами эндорфинов. Анхелина была чувственным вихрем, даровавшим его языку богатейшую гамму вкусов: мед своих губ, соль лобка, кисловатую сладость ложбинки меж ягодиц. Руки Натана скользили по атласу столь гладкой кожи, что могли ориентироваться лишь по кустикам волос. Его околдовывали запахи. Хлестали шелковистые пряди, благоухавшие сдобой. Его язык медлил меж точеных ног, слизывая бесконечную нежность с лепестка, где пенилось наслаждение. Упивался росой с подошв, топтавших траву во внутреннем дворике, идя к нему украдкой. Утонченные ласки азиатской волшебницы повергали его в дрожь и трепет. Ее короткие, подавленные вскрики сквозь шорох простыней и шелест кожи означали, что она близка к вершине наслаждения. Иногда он впивался зубами в нежную округлость плоти, словно смакуя лакомый плод. Физическое усилие в конце концов выступило жемчугом пота, умастило тела, смешало соки. Очковая змея ластилась к его лицу, обвивалась вокруг живота, медленно скользила по ногам до самых пальцев. Натан был заворожен филиппинкой, ее большими черными глазами, матовой, влажной кожей, ее гармоничными формами, отбрасывающими на стену целый балет китайских теней, ее ягодиц, принявших форму сердца на его члене, ее спины, прогнувшейся, словно приглашая к содомитскому натиску, ее грудей, налившихся негой в ответ на проникновение.
В миг оргазма ему показалось, что молодая женщина втянула в себя все его существо. Он почувствовал себя полностью опустошенным. Наполненным оргазмической пустотой, еще более могучей, чем пустота космоса, которой он себя предназначил. Уникальный и столь сильный опыт, что он возблагодарил Драготти, несмотря на все его преступления.