– Тайная любовь стоит больше, чем любовь, которую проявляют.
– Знаешь что, хватит теоретизировать.
– А я вот вспоминаю тот воскресный обед, на который ты пригласила нас. Были Мелани, Клайд, твои дети. Стол стоял в тенистой беседке. Обед был изысканный, великолепное шабли. Мы захмелели и безумно смеялись, не могли остановиться до самого десерта. Ты создала совершенную гармонию. Даже твой кот Клинтон, набивший брюхо, как барабан, и дрыхнувший в траве, являлся составной частью счастливого состояния, которое ты сумела создать. В тот день я желал тебя за способность излучать такое безграничное счастье. То, что я тебе рассказываю, Сью, это и есть конкретика. Потому-то, говоря о твоей жизни, я сравниваю ее с бриллиантом. Его многочисленные грани бесконечно чисты.
Сью плакала, и ее слезы капали на руку Натана, которую она прижимала к губам.
– Натан, мое существование стало чудовищно однообразным.
– Зря ты так говоришь. Каждая минута отлична от другой.
Их прервал отец Сью, сообщив, что траурный кортеж скоро отъезжает.
Клайд выразил желание, чтобы его кремировали. Это возмутило раввина, категорически отказавшегося прочесть каддиш, и огорчило мать, которая хотела, чтобы сын был погребен в семейном склепе. Во время церемонии кремации Сью не выпускала руку Натана. Приехали многие близкие, в том числе и коллеги из ФБР. Натан совершенно запамятовал, что на похоронах будет присутствовать Максвелл. Так что похороны почтил присутствием второй человек в ФБР, верный себе – элегантный, обходительный, властный.
– Извините меня, Сью, я признаю, что ни время, ни место для этого не подходят, но я похищу у вас Натана на несколько минут.
– Только, пожалуйста, побыстрей верните мне его.
Максвелл пытался скрыть растерянность. Впервые Натан видел его в таком состоянии, которое он пытался замаскировать агрессивностью.
– Что вы себе вообразили, Лав? Что играете в «монополию» и в любой момент можете выйти из игры, оттого что один из игроков жульничает?
– Я не участвую ни в каких играх и не служу в ФБР.
– Мы связаны нравственным договором. Извольте соблюдать его.
– Нет.
Максвелл чуть ли не разинул рот, потрясенный этим резким «нет». Натан использовал силу трех этих букв. Обычно он не решался этого делать. Ускользнуть, славировать, смягчить, проявить гибкость было гораздо легче и куда больше соответствовало его темпераменту. Переполненный этим своим «нет», которое вырвалось, как удар, он поклонился Лансу Максвеллу и присоединился к Сью. Она только что отдала детей под присмотр матери и настаивала, что отвезет его в аэропорт.
– Да я прекрасно могу вызвать такси, – уверял ее Натан.
– Как ты не понимаешь, это единственная возможность побыть наедине с тобой.
Она подъехала к мотелю, остановилась у одного из домиков и попросила его подождать. Вернувшись с ключом, она схватила за руку Натана, который не решился сопротивляться, и втащила его в комнату. Среди уныло стандартной обстановки Сью сбросила черное пальто и сняла платье.
– Не думаю, что это…
– Тсс, – шепнула она, прижимая палец к его губам. – Я собираюсь добавить новую грань чистого счастья к своей судьбе.
Она обняла его и прильнула в поцелуе к губам. Уже целых три года женщина не целовала его. Сью увлекла его в постель и развернула перед ним всю «Камасутру». Закосневший в аскетизме, скованный неловкостью ситуации, испытывая сильнейшее желание, Натан никак не мог добиться эрекции. Он был так далек от мира секса, что тот обрел чрезмерно большое значение, чтобы относиться к нему как к простой потребности. Сью так и не достигла седьмого неба из-за того, что партнер не сумел распалиться. За это время множество самолетов покинуло аэропорт Сиэтла. Последний, который подходит Натану, взлетит без опоздания ровно в двадцать один час.
Вся потная, с волосами, прилипшими ко лбу, Сью изменила позу и прижалась лицом к лицу Натана.
– Нет, я и вправду не создана для тебя.
– Дело вовсе не в этом.
– А в чем?
– После Мелани я не прикоснулся ни к одной женщине. Мое тело утратило нужные рефлексы. А голова полна страхов.
Сью встала и начала одеваться.
– Ты пропустишь свой самолет.
– Твоя семья будет тревожиться, оттого что ты так долго не возвращаешься.
– О моей семье можешь не беспокоиться. Они уже поволновались на похоронах. Никто не ожидал, что Клайд будет кремирован. Кстати, и я тоже. Верующим он не был, но тем не менее был евреем.
– Как-то это трудно совместить.
– Чтобы быть евреем, вовсе не надо верить в Бога. Иудаизм, он в твоей крови, в генах, в культуре. Это атавизм. Принадлежность к диаспоре, которую долгие века постоянно преследуют римляне, нацисты, палестинцы… И кремация со всем этим совершенно не сочетается.
– Он как-то обосновал это решение?
– Мне он ни разу о нем не говорил.
– А как ты узнала о нем?
– Нотариус предупредил меня, что Клайд недавно добавил этот пункт в свое завещание.
– Когда именно?
– За четыре дня до того, как его убили.
Натан расстался со Сью, не зная, увидятся ли они когда-нибудь еще. Его последняя встреча с ней не будет вписана в анналы, во всяком случае в анналы Сью. Он оказался не способен подарить ей страничку счастья, о котором она мечтала многие годы.
Сидя в небольшом двухмоторном самолете, летевшем к побережью, он думал, до какой степени ничтожно его тело. Сухой мешок, более не способный даже излить семя.
А когда он ехал в такси к себе домой, у него вдруг возник вопрос, почему Клайд во время расследования, которое перевернуло его жизнь, нашел время оповестить нотариуса о желании быть кремированным.
Увидев свой дом на берегу, омываемом океаном, Натан забыл обо всем. Он лишний раз убедился, что, отказавшись работать на Максвелла, принял правильное решение.
Среда, 25 декабря. Манила. Филиппины. Большая «тойота» пересекла китайской квартал Бинондо и резко затормозила перед старинной витриной аптекаря, где были выставлены напоказ прославленные снадобья тысячелетней восточной медицины. Четверо крепких туристов вылезли из машины и двинулись по улочке, перпендикулярной Карвахаль-стрит. Часы показывали 14:00. Один за другим они вошли в занюханную гостиницу, вестибюль которой был размером с сортир, а температура там приближалась к температуре сауны.
Первый турист был в гавайской рубашке, второй – в черных очках, у третьего на голове была бейсболка «Чикаго Буллз», а последний носил канотье. В тени четверки клиентов, заполнивших проход, китаец, морщинистый, как изюминка, едва успел кивнуть и изобразить фальшивую улыбку, как тут же оказался за стойкой. Туристы, которых он сразу же определил как американцев, потребовали три номера, причем строго определенных. Но они были уже заняты. Низкорослый мистер Вонг извивался как уж, предлагая им за ту же плату другие номера, куда комфортабельнее и с замечательным видом из окон. Он мог также доставить девушек за цену ниже, чем у любого из конкурентов. Но американцы не желали ничего слушать и настаивали на получении ключей от номеров 32, 33 и 34.