16 декабря. Крупный план Татьяны Мендес.
Мендес: «Он шевельнул губами!»
Медсестра прикладывает ухо к губам Шомона. Боуман отстраняет ее и угрозами останавливает Гровена, хотевшего вскрыть скальпелем сердце Шомона.
Боуман: «Этьен… Назови мне имя твоего убийцы!.. Кто тебя убил?»
Мендес: «Он говорит: „Священник“!»
Боуман промелькнул перед камерой, бросаясь к французу, открывшему глаза. Снова отгоняет врачей, сгрудившихся у его изголовья, забывая, что закрывает объектив собственной спиной, и принимается трясти своего друга.
Боуман: «Кто тебя убил?.. Священник? Назови мне имя!»
Шомон: «Свя… щен… ник… свя… щен… ник… свя… щенник…»
Вмешивается Татьяна Мендес, завязывая сюрреалистический разговор с Клайдом.
Мендес: «Его священник убил?»
Боуман: «Не может быть. Не такого ответа я ждал».
Мендес: «А какого ответа?»
Молчание. Крупным планом мертвое лицо Шомона. Его рот искривлен последним произнесенным слогом.
Гровен (за кадром): «Надо позвать священника. Он об этом просит».
Затемнение наплывом.
Голос Клайда объявляет о прибытии отца Фелипе Альмеды, католического священника Фэрбэнкса. Тот сидит у изголовья Шомона, держа ухо в нескольких сантиметрах от губ живого мертвеца, который что-то говорит, задыхаясь. Камера приближается. Крупный план лица Альмеды, смущенно выслушивающего его исповедь.
17 декабря. Звуковая дорожка загромождена комментариями и распоряжениями Флетчера Татьяне Мендес. Медсестра заклеивает пластырем веки Шомона, который становится еще более неузнаваемым. Настойчивые вопросы об убийце Этьена прекратились. Боуман теперь больше интересуется тем, что произошло после убийства, а не до этого. Шомон содрогается под воздействием электрических и химических импульсов. В течение нескольких невыносимых минут выблевывает обрывки фраз, словно слипшихся от желчи.
Натан бросил взгляд на Карлу. Та сидела, отвернувшись от жуткой сцены, которую он ей навязал.
– Не надо бы вам смотреть на все это, – сказал он.
– Я и так уже не смотрю какое-то время. Только слушаю.
Француз на операционном столе цепляется за свою вторую жизнь, чтобы высказать свои последние слова. Слова, которые Боуман пытается вырвать у него чуть ли не щипцами.
Боуман: «Что в конце туннеля?»
– О каком туннеле он говорит? – удивилась Карла.
– Клайд намекает на пресловутые галлюцинаторные видения, описанные пережившими клиническую смерть: отделение души от тела и путешествие по длинному туннелю, в конце которого яркий свет.
Выходит, Клайд пытался проникнуть в тайну загробного мира. Расследовал загадку самой смерти. Неужели ключ к происхождению человека будет обнаружен ФБР?
Этьен Шомон корчится от боли, странно выворачивая свои покрытые коростой конечности, словно одержимый какой-то дьявольской силой. Флетчер вонзает ему длинную иглу в позвоночник и вводит спинномозговую жидкость, добавляя крупицы жизни этому ожившему трупу. Обезображенный отвратительным оскалом Шомон пытается что-то выговорить, исходя беловатой пеной. Бормочет, пуская пузыри в мир, который покинул год назад. Долгое охлаждение повредило немалое количество органов и способностей, которые хлопочущая вокруг него научная команда пытается восстановить с помощью инъекций, хирургического вмешательства и электрических разрядов.
Боуман: «Что в конце туннеля?»
Этьен Шомон вращает ничего не выражающими глазами, хрипит, гримасничает, оживленный искусственной энергией, которую щедро вливает в него доктор Флетчер. Но из-под дебильной маски прорывается живой ум, пытаясь вступить в контакт.
Шомон: «Г… г… гну… сно…»
Таково было второе слово, произнесенное Этьеном Шомоном.
Боуман склоняется к живому мертвецу и, запинаясь, бормочет.
Боуман: «Свет! Что за этим белым светом?»
Шомон: «Н-н… ч-ч-ч…»
Шомон отхаркивает какую-то пурпурную жижу и пузыри желчи.
Боуман: «Ночь?»
Воскрешенный не оставляет усилий. Впрыскивание каких-то химических веществ, которыми лекари стимулируют его нервную систему, начинает сказываться. Ему удается произнести пару слов тонким голосом, натужно икая.
Шомон: «Н-нии… ч-чето… нет…»
Боуман: «Этьен, что ты видел в конце туннеля?»
Шомон: «Ад… рай… это… ты… сам…»
Боуман: «А как же свет?»
Шомон: «Твое… сознание… Ты… сам… с собой… без… тела… толь… ко… твой дух… в пустоте… Только… во… ро… шишь… про… шлое…»
Боуман: «На что похож рай?»
Шомон: «Твоя… со… совесть…»
Боуман: «Наша совесть и есть рай? Или ад?»
Шомон: «Да… в зависи… мости… от твоего… прошлого… твоей… кармы… Нет никакого… представления о… времени…»
Боуман: «Сожаления. Угрызения совести. Неотвязная память о совершенных при жизни дурных поступках. Это и есть ад?»
Шомон: «Надо быть с-с-с… с-святым… чтобы наслаждаться этим…»
Приступ кашля прерывает слова Шомона. Он извивается, словно гусеница, резким движением вырывает несколько зондов. Потом начинает кричать от боли. Флетчер оставляет экраны контроля и вкалывает своему пациенту мощное болеутоляющее, погружающее его в вязкое забытье.
Натан понял, почему Клайд вдруг захотел быть кремированным. Его друг не желал рисковать, чтобы над ним измывались, как над оживленным Этьеном Шомоном.
Шомон успокоился. Боуман продолжает задавать вопросы. Уговаривает своего друга описать ему, что тот видел за белым светом. Этьен потеет и дрожит. Сверхчеловеческим усилием открывает исходящий пеной рот.
Шомон: «Нич-ч… ч-чего… кроме… пустоты… когда свет гаснет… не остается ничего… Только пустота…»
Боуман: «Через какое время?»
Шомон: «Нет никакого времени… ни пространства… Никакого ориентира… внезапная пустота… Где я?»
Боуман: «В Фэрбэнксе, в лаборатории».
Шомон: «А Карла… Где Карла?»
Боуман: «Что с тобой случилось, Этьен? Почему ты оставил лагерь? Почему ушел? Что произошло?»
Шомон: «Почему я… я… я… я… зде-е-е-есь?..»
Шомон опять впадает в кому. Затемнение.
Конец видеозаписи. До бойни три дня.
Карла застыла в оцепенении. Покрасневшие глаза, лицо белее савана. Рука прижата ко рту. Натан бросился к ней и довел до туалета, где она извергла из себя все съеденное со вчерашнего дня.