Рик довольно откровенно обрисовал ситуацию, как ему представила ее Карла, но не показывая список Малхони. Тревис закурил сигару и раскинулся в кресле с сардонической усмешкой.
– Ты всерьез думаешь, что какой-нибудь траппер захотел повесить голову того французика себе на стену?
– Этот французик – ее муж, – уточнил Такита.
Заявление произвело эффект холодного душа. Тревис раздавил свою тошнотворную сигару в пепельнице, изображающей эскимосское иглу, извинился и взял гораздо более дипломатичный тон.
– Я знаю в здешних краях немало охотников. Они бы такого не сделали. Впрочем, экологи нечасто добираются до Барроу. Да и вообще нам плевать на мнение городских, которые прутся сюда защищать природу, в которой ни черта не смыслят. Это я еще стараюсь быть вежливым из-за дамы. Мы ведь убиваем не ради удовольствия. А чтобы выжить.
Карла и Так не стали оспаривать его корявую речь в защиту охоты и, поблагодарив, направились к выходу. На пороге итальянка в первый раз обратилась к нему:
– Вы знаете Патрика Гувера?
Это было единственное имя из списка, которое Такита никогда не слыхал.
– Гувер не траппер, а подпольный деляга. Браконьер. Возит сюда втихаря толстосумов отстреливать запрещенную дичь. Ничего общего с тем, чем занимаюсь я сам. Сожалею, но меня люди ждут.
Садясь в пикап, Карла подумала, что, несмотря на свои повадки жителя сонной Лемурии, Рик меньше чем за два часа вывел ее на настоящего подозреваемого.
Окруженный несказанным безмолвием, Лав поспал несколько часов в своей двухслойной палатке возле бензинового обогревателя. Потом продолжил путь меж снегом и нескончаемой ночью, с компасом в одной руке, с фонарем в другой. Вечная мерзлота под его подошвами простиралась в глубину до трехсот метров. От холода немели ноги, но мозг все еще отдавал приказы – правило будо, которое Натан всегда применял для оптимальной эффективности. У Шомона тоже наверняка был свой метод. Иначе этот исследователь физических и умственных пределов человеческого существа вряд ли смог бы совершить столько экспедиций во враждебной среде. Эти внутренние достижения требовали незаурядных ресурсов. Откуда он черпал энергию? Энергию, позволяющую осуществить единение духа и тела. Энергию, которая подчиняется первому, чтобы контролировать второе в наихудших обстоятельствах.
Изначальную энергию.
Ибо есть только она. Та энергия, что наполняет собой Вселенную и эманацией которой является всякое человеческое существо. Покуда она существует, жизнь продолжается. Стоит ей исчезнуть, наступает смерть. Натан называл эту силу ки. Возможно, Шомон называл ее по-другому. Француз делал все, чтобы не потерять ее. Этот поиск вечности напомнил Натану китайских даосов, которые изобрели искусство продлевать земное существование, а некоторым из них даже удавалось живыми проникнуть в смерть. Эта техника основывается на долгой и сложной аскезе, приводящей к такому очищению, что человек сам становится изначальной силой, независимой от времени и пространства, следовательно, бесконечной. Тот, кто достиг этой стадии приобщения к космосу, называется шень жень – «совершенное существо».
Неужели Шомон стал шень жень?
Отрешенность наверняка привела его к возвышенному состоянию сознания. Отказ от материальных удобств и поиск симбиоза с очищающей средой открыли ему путь. На окраинах Аляски, в этом чистилище нашей планеты Этьен изобрел искусство, близкое к искусству даосов. Вот к какому заключению пришел Натан на исходе второго дня пути. Так и не найдя ни одного мало-мальски заметного следа Шомона.
Снимая рюкзак со спины, он уловил какой-то звук. На припае к нему вновь вернулась острота ощущений, свойственная изощренным органам чувств. В этой пустоте от него не могло ускользнуть ничто. Его чувства, обостренные, как у волка, были способны различить движение или пар от дыхания дальше чем за километр. Звук доносился с неба.
Мотор.
Карла? На день целый раньше? Может, в расследовании появился новый поворот? Нет. Гудела не «сесна».
Его ослепил прожектор. Оглушили выстрелы. Очереди, треща, кромсали лед вокруг. На этом бесконечном катке не было никакого укрытия. Натан подхватил лежавший перед ним рюкзак и заслонился этим смехотворным щитом от смертоносных пуль, чувствуя, как те пробивают пакеты с провизией, отдаваясь толчками в его груди. Так он долго не продержится.
Тогда он попытался сам стать ситуацией.
С вертолета, поднявшего снежный вихрь, что внезапно снизило видимость, начали пускать ракеты. Первый взрыв отбросил Натана назад и взломал припай, обнажив поверхность подледной реки. Он тотчас же вскочил под дождем ледяных осколков и нырнул в образовавшуюся полынью. Между гибелью от пули сейчас же или от переохлаждения через две минуты он предпочел второе. До нынешнего дня у него всегда был четкий выбор между жизнью и смертью. Здесь ему впервые пришлось выбирать между двумя смертями. Немедленной и неминуемой. Он позволил себе отсрочку. «Дурно не принимать страдание. Это правило не терпит никаких исключений», – говорилось в «Хагакурэ».
От соприкосновения с ледяной водой перехватило дух.
Натан поднял руки и ухватился за край, чтобы его не унесло подледным течением. Высунул лицо из воды, чтобы вдохнуть широко раскрытым ртом. Река парализовала его, прежде чем утопить. Температура тела падала с головокружительной быстротой. Его промокшие перчатки уже примерзли к вечному льду. Он стянул их, выкарабкался и отполз по-пластунски на несколько метров. Не отказывало пока только зрение. Вертолет приземлился. Закутанные в черное силуэты прочесывали окрестности, выставив вперед стволы автоматов, поблескивавшие в прожекторах вертолета. Один из них обследовал прорубь, из которой он только что вылез. Почему этот тип не видит его? До Натана дошло, что его промокшую одежду облепил снег. Белое на белом. Он осмотрелся. Пропеллер крутился на малых оборотах. Четверо типов рыскали по льду, двигаясь вслед за гигантским лучом света. Ближайший из них подошел к самому краю полыньи. Прибегнув к приему вьет во дао, Натан прыгнул ногами вперед и, сомкнув их, словно ножницы, у него на шее, опрокинул в реку. Течение поглотило человека вместе с оружием меньше чем за секунду. Натан перекувыркнулся, вскочил на ноги и по-спринтерски рванул к своему снаряжению, залитому горючим. Схватив обе сигнальных ракеты, выпустил одну в сторону вертолета. Струя искр, за ней дымный вихрь. Высунувшаяся из густого облака головка другой ракеты оказалась прямо перед полярными очками второго убийцы. Выстрел немедленно превратился во взрыв, капюшон – в огненный пузырь, а наемник – в живой факел. Двое остальных сообщников, оторопев от этого зрелища, а главное, от неожиданного поворота событий, на мгновение заколебались. Именно столько и потребовалось Натану, чтобы выхватить АК-47 из вопящего костра, броситься на снег и вслепую полить свинцом пространство впереди себя. На уровне ног – для верности. Перекатившись, он выпустил остаток рожка в сторону вертолета, вдребезги разнеся прожектор по всему припаю. Потом застыл, не проверяя, уничтожены ли цели. До гибели ему оставалось очень мало времени.