Уже несколько лет подряд Конан Дойл ставил себя в глупое положение подобными вещами. Так думали многие, и я в том числе. В 1921 году он посетил Австралию с серией лекций на тему спиритизма и написал об этом кучу статей, которые шли через телеграф Ассошиэйтед Пресс. Кстати, кое-где в этом путешествии его принимали весьма тепло. По крайней мере сообщения в австралийской прессе были весьма корректны.
Поскольку я знал его сына и поскольку сэр Артур был добр со мной во Франции, мне хотелось относиться к нему хорошо. Я был польщен тем, что он пригласил меня на прием и что ценит мои услуги. Но я был совершенно далек от спиритизма. Эта комната навеяла на меня неприятные воспоминания о неубедительных объяснениях и бессмысленных ритуалах. Я забеспокоился. При жизни родители уделяли мало внимания моему религиозному воспитанию. Затем мои приемные родители предприняли все, чтобы сделать из меня ревностного католика. Подозреваю, что на какое-то время я им и стал, но Великая война лишила меня даже остатков религиозного чувства. Хозяин дома вошел в библиотеку минут через пять после меня и, не говоря ни слова, прошел прямо к столу. Он вытащил из ящика обрывок бумаги, который опустил туда, когда нас прервала его жена. С мрачным и одновременно непроницаемым выражением лица он развернул газетный листок и молча протянул его мне. Я кивнул и начал читать записку: она была довольно небрежно нацарапана от руки коричневыми чернилами между строк большого объявления лондонской «Тайме» за прошлый понедельник. Сверху страницы стояла надпись «9 января 1922».
«Дорогой мой старый друг по Монтроузу,
мне срочно нужна ваша помощь, и взамен я предлагаю вам то, чего более не может предложить ни один человек на земле, – бесспорное доказательство общения с умершими. Вы-то понимаете, насколько это важно.
Следующая история раскроет вам, кто я.
В третьем альбоме вашего отца в клинике для душевнобольных Монтроуз внизу страницы была нарисована откинувшаяся назад обнаженная женщина. На обратной стороне был текст, рассердивший вас так, что вы вырвали страницу. Позже в моем кабинете вы выбросили и сам рисунок. При этом присутствовали только вы и я. Теперь, Артур, вы знаете, кто я такой.
Я представлю вам обещанные доказательства, но вначале вы должны использовать свое влияние, чтобы оказать мне услугу, и оказать ее быстро. В тюрьме Холлоуэй заключена женщина по имени Хелен Уикем, приговоренная к повешению. Вы должны добиться встречи с ней любого из трех перечисленных ниже лиц как можно скорее. Больше я ни о чем не прошу».
На этом записка заканчивалась. Я перевернул страницу и увидел на обратной стороне список из трех имен: Мэри Хопсон, Роберт Стэнтон и Лиза Анатоль. Напротив каждого имени был указан адрес.
Конан Дойл протянул руку, и я возвратил ему листок.
– Что вы об этом думаете? – спросил он с мрачным выражением, бросая страницу газеты на стол.
– Думаете, она написана кровью? – спросил я, имея в виду необычный цвет чернил.
– Возможно, но это не самое интересное. Что вы думаете о его обещании?
Этот вопрос вел в ту самую область, в которую я менее всего желал заходить, но мне не хотелось и возражать моему любезному другу. Все знали, что знаменитый романист сейчас посвящает практически все свое время пропаганде спиритизма. Я же не хотел, чтобы он начал рассуждать на тему «общения с умершими», и особенно не хотел, чтобы он спрашивал о моих взглядах на этот предмет.
– Вы знаете человека, написавшего это? – спросил я вместо ответа.
– Знал, и довольно хорошо. Это доктор Бернард Гассман. Он был старшим психиатром в клинике в Шотландии и лечил моего отца. – Он слегка отвернулся от меня со странно смущенным видом.
– И вы уверены, что записка от него?
– Описание альбома вполне точно. – Он помедлил. – Он упоминает о том, что я пришел в ярость из-за замечаний об отношении британского правительства к ирландцам, которые мой отец написал на обороте. Я вырвал нижнюю часть страницы, – продолжал он, не глядя на меня.
– Но другие люди могли видеть ее и раньше, – предупредил я.
– Отец написал это в то самое утро. Доктор Гассман повел меня в палату отца, пока тот совершал прогулку с другими пациентами. Гассман хотел показать мне рисунок женщины и обсудить его, но, прочитав слова на обороте, я оборвал его и скомкал страницу. Я взял обрывок с собой и выкинул его в мусорную корзину у него в кабинете.
– Но может, рисунок попался кому-то на глаза после этого? – спросил я с возросшим интересом.
– Кто бы его ни увидел, не придал бы этому значения: просто-напросто обрывок среди газет, – ответил он с нажимом, – Этот рисунок мог что-то значить только для отца, а отец умер в тысяча восемьсот девяносто третьем году. Я все хорошо помню, и я тщательно проверил альбом. Он все еще у меня. Отсутствующий фрагмент выглядит точь-в-точь как он описывает: страница оборвана снизу примерно на одну пятую.
– Признаюсь, что доказательства звучат весьма основательно, – согласился я. – Действительно, похоже, что письмо написано этим доктором. Когда вы видели Гассмана в последний раз? Та страница вырвана из «Таймс» за этот понедельник, – сказал я, указывая на записку, которую Конан Дойл положил на стол.
Он повернулся ко мне:
– Доктор Гассман умер несколько лет назад, Чарльз. Я знал, что он мертв, но, когда во вторник получил записку, еще раз проверил. Гассман умер здесь, в Лондоне, в тысяча девятьсот девятом году, здесь же и похоронен. Если бы он был жив, ему было бы сейчас почти девяносто. Я что, должен поверить, что мертвец написал эту записку?!
– Так кто же послал ее? – спросил я.
– Одно дело – кто послал ее, второе – кто доставил. Предваряя ваши расспросы, скажу: нет, ее доставил не дряхлый старик. Двое из моих слуг, выглянув в окна подвала, заметили, как ее принесли. Ее оставили у входа под молоточком. Одна служанка сказала, что ее принес мужчина, потому что видела мужские ботинки, а другая – что женщина, потому что видела черное платье.
От удивления я лишился дара речи. Конечно, прочитать записку от мертвеца – вещь невероятная, но я знал, что Конан Дойлу это невероятным не покажется. Тогда я высказал догадку:
– Сегодня пятница, тринадцатое число. В моей стране этот день считается опасным: неудачи и все такое. Может, это была тщательно подстроенная шутка?
Он медленно покачал головой в знак несогласия.
– Как я уже сказал, я получил ее не сегодня. На сегодня просто был назначен прием. Однако вы гораздо более суеверны, чем о вас говорят, мой мальчик, – сказал он со смешком.
– Нет, конечно нет, но ведь должны быть какие-то разумные объяснения. – Безусловно, я не был суеверным, но более всего я не хотел высказывать собственные взгляды на спиритизм, приметы, фей или… – Когда вы в последний раз видели Гассмана?
– В девяносто втором году, незадолго до смерти отца. В клинике в Шотландии. Гассман, очевидно, переехал в Лондон через несколько лет после этого. Он практиковал здесь в благотворительной больнице Мортона Грейвза в Западном Лондоне, если точнее, то в Ричмонде-на-Темзе. Там и умер.