– В точке зрения? – спросила она.
– Он называл их тела «точкой зрения», поскольку испытывал их ощущения. К концу дневника он мог уходить на порядочное расстояние от самого себя в чужой точке зрения. Его сознание находилось в голове пациента!
– И он мог проделывать это со всеми пациентами, с любым?
– Только с четырьмя, и мы всех их знаем: Таунби, Хопсон, Уикем и Моррелл.
– А вы уверены, что этот дневник не был написан Жюлем Верном? – спросила Адриана, присаживаясь, чтобы послушать меня. – И что потом?
– А потом ничего. Он умер. В последние недели своей жизни он редко делал записи в дневнике. Последние записи касались не только экспериментов, но и религии. Он знал, что серьезно болен.
– Как это – религии? – спросила она.
– Он планировал паломничество в Иерусалим.
– А он был евреем?
– Я бы так и подумал, раз он собирался в Иерусалим, но ведь и христиане тоже совершают туда религиозные путешествия.
– И кстати, некоторые мусульмане.
– Интересно, что делали в тысяча девятьсот девятом году сионисты? Если бы я не увидел тело Гассмана в могиле, я бы решил по дневнику, что он отправился в Палестину.
– Ах да! Могила! Чарли, я собиралась сказать вам, что о вас пишут. В «Таймс» есть заметка – небольшая заметка на десятой странице о том, что в среду выкопали тело Гассмана. Поймали одного из гробокопателей, и он сказал, что его наняли вы. Он также сказал, что вы что-то взяли из гроба.
Как это возможно? Я не называл тем людям моего имени.
– Чарли, когда в вас стреляли, в газетах опубликовали вашу фотографию. И этот человек сказал полиции, что опознал в вас репортера, в которого стреляли на прошлой неделе в Лондоне. В заметке также сообщалось, что в понедельник вы сбежали из Королевской больницы в Челси. К счастью, ни я, ни Фредди в этой заметке не упоминались. Очевидно, вы очень интересный персонаж.
– И снова на десятой странице? Это, в общем, не место для интересных персонажей. И я не попал на первую страницу ни когда меня подстрелили, ни когда сбежал из больницы.
Я мог только вообразить шутки, которые мне предстоит выслушивать, когда я вернусь в Пресс. Впрочем, скорее всего такой возможности у меня уже не будет. Репортеры должны писать о новостях, а не попадать в них.
– Шесть с половиной баллов, – сказала она, улыбнувшись. – А чего вы хотите, янки? Но все же на вашем месте я не стала бы особо часто выходить на улицу. Возможно, вам придется позаимствовать мой рыжий парик.
– Самое смешное то, что сэр Артур хотел, чтобы я расследовал это дело, потому что предположил, что я смогу быть незаметным. Кажется, мне это не слишком удается, – сказал я.
– По крайней мере его имя пока еще не всплыло.
– И я также пока еще не выяснил, кто сфабриковал письмо от призрака, но я нашел вот это. – Я протянул Адриане рисунок. – Это тот самый рисунок, о котором писалось в письме. Я не знаю, что отсюда заключить. Конан Дойл придет в возбуждение и уверится в том, что получил письмо от мертвого Гассмана.
Адриана минуту помолчала и немного походила по комнате. Наконец она села на кровать и посмотрела мне в лицо.
– А вы знаете старую притчу о говорящем медведе, Чарли?
– Нет.
– Это старая история, должно быть русская, – по крайней мере она о России, из времен еврейских погромов.
– Я кое-что об этом знаю.
– Так вот, рассказ о еврейском местечке, которому предоставили выбор. Казаки привезли им медведя в клетке и сказали, что они могут либо сразу собрать вещи и уходить, либо выучить медведя разговаривать. Им дается на это десять лет, но в случае неудачи местечку грозит погром.
– Выбор, где выбирать нечего.
– Да, конечно. Итак, собрались старейшины. И раввин сказал, что надо оставить медведя. Когда остальные спросили его, почему он предложил такое странное решение, он сказал, что у них есть три возможности спастись. Он напомнил, что десять лет – очень большой срок. Во-первых, царь может умереть. Во-вторых, сказал он, медведь может умереть. А в-третьих«. Чарли, как вы думаете, что в-третьих?
– Конец света? – предположил я.
– А в-третьих, Чарли, медведь может заговорить.
Я понял. Самая невероятная возможность все равно остается возможностью. Нечто в этом роде мог бы сказать Шерлок Холмс. Но я не хотел поддаваться подобному направлению мысли и удивился, что Адриана его предложила.
– Я бы поставил против медведя.
Адриана кивнула и продолжила:
– Я тоже, и я не рассчитываю увидеть говорящего медведя, но многие люди верят, что духи могут писать письма. Конечно, в это верит Артур, но помимо него и другие образованные люди. Нам надо принять любую теорию, пока не найдется подходящего объяснения. Разве в дневнике не написано, что Гассман мог заставить Таунби, Хопсон и других делать то, что хотел? Если соотнести эти факты…
– Прекратите! Доктор Гассман не управляет этими людьми из мира духов, Адриана. Я не буду даже обдумывать эту версию. Кто-то – и теперь я знаю, что это не доктор Гассман, – просто знает об альбоме отца Конан Дойла. Этим знанием пользуются, чтобы манипулировать сэром Артуром. Не забудьте, что двое из трех людей в списке не знали Гассмана. Когда мы поймем почему, мы поймем кто.
– Или?… – с ожиданием сказала она.
– Или что?
– Или, Чарли? Или?…
– Или медведь заговорит, – признал я.
– Давайте вернемся к вопросу «почему», Чарли. Почему кто-то захотел, чтобы Конан Дойл доставил Мэри Хопсон или остальных двоих на встречу с Хелен Уикем, перед тем как ее повесят? – спросила Адриана, убирая мою чашку и миску.
– Теперь мы знаем больше, чем знали два дня назад, – сказал я. – Хопсон и Уикем – одного поля ягоды. Они поддавались субгностической одержимости. А теперь мы знаем, с какой легкостью Гассман вредил своим пациентам, чтобы продолжить исследование. Поэтому один бог знает, что общего было у этих двоих в прошлом.
Она секунду подумала и сказала:
– Есть две проблемы. Во-первых, Роберт Стэнтон и Лиза Анатоль не были пациентами Гассмана, ни особыми, ни какими-то еще. Во-вторых, ничего не произошло, когда вы привели Мэри Хопсон в камеру. Вы не обратили внимания, имел место гипноз или нет. Мэри же не стала одержимой, когда вы уходили?
– По крайней мере я этого не заметил, – ответил я. – И еще одно: Стэнтон и Анатоль связаны с этим делом так же тесно, как и Хопсон. Их имена в одном списке, Лиза стреляла в меня, а Стэнтон выслеживал меня в больнице.
– Как, впрочем, и Хопсон. Что еще вы узнали из дневника, Чарльз? – спросила Адриана. – Там есть какое-то объяснение тому, что мы увидели?
– Лиза могла быть в трансе, ею мог кто-то управлять, когда она стреляла в меня или преследовала вас. Гассман все время пытался добиться того, чтобы иметь возможность влиять на своих пациентов в течение максимального периода времени на максимальном расстоянии. Если кто-то прочел его дневник до того, как доктор Гассман умер и дневник похоронили вместе с ним, этот кто-то смог начать с той точки, где смерть Гассмана прервала его изыскания. А это значит, что Лизу могли послать, чтобы она нашла и убила меня.