Посвящается Делине, чистой душе
В мире есть только две вещи: ничто и слово.
Вернер Эрхард
К огромному восторгу туристов и третьеклассников, выбравшихся на прогулку со своим тучным учителем, абсолютно голая женщина сидела на корточках у четырнадцатифутового мамонта и справляла малую нужду. Руками она держалась за витой проволочный забор, которым обнесен Лейк Пит — самое большое и самое популярное скопление битумов в Ля Бри Тар Питс. [1] На лице женщины не было ни одной морщинки, она была совсем еще молодая, почти подросток.
Двое или трое детей начали смеяться. Полный мужчина в белой куртке и рубашке в полоску прервал свое ленивое постукивание по бонго, [2] сгреб наличность, которую ему удалось собрать в перевернутую соломенную шляпу, и быстро ретировался. Пожилая туристка, щелкнув языком, выразила свое неодобрение, прижимая к груди висящий на ремешке фотоаппарат. Ее муж взирал на эту сцену с приоткрытым от изумления ртом: он явно силился понять, наяву ли все это видит, или это галлюцинация, являющая собой первый признак старческого маразма.
Молодая женщина, не замечая, что брызги попадают на ее голые лодыжки, напряженно всматривалась сквозь проволочный забор в семейство мамонтов, угодившее когда-то в смертельную ловушку битумов — а точнее, в макеты колумбийских мамонтов в натуральную величину, сооруженные из стекловаты. Детеныш-мамонт стоял в тени на берегу вместе со своим отцом, беспомощно наблюдая за тем, как его мать совсем близко от него погружалась в беспощадную глубину. Мать в ужасе застыла, вскинув передние ноги и вытянув хобот.
Ближе к центру озера корка битумов превращалась в мутную коричневую жидкость, которая пузырилась от действия метана. Под этой жижей находится самый богатый в мире слой ископаемых, относящихся к ледниковому периоду. Густой тяжелый запах наполнял ноздри — в этом запахе поровну смешались ароматы природного сернистого ангидрида [3] и рукотворного хайвея.
Худенькая девушка повернулась к толпе лицом, и все замерли, словно на ней был пояс со взрывчаткой. Ее трусики лежали там, где она их сбросила, на куче одежды слева от нее. Ее руки от локтей до плеч были красными, покрытыми синяками и кровоподтеками.
— Почему никто не хочет помочь? — умоляющим голосом обратилась она к толпе зевак. — Разве вы не видите? Не видите, что происходит?
Учитель, вытянув шею, дунул в свисток и увел свой класс на лужайку для пикников, рядом с которой располагались туалеты. Толпа вдруг расступилась, пропуская двух охранников на гольф-каре. Водитель выпрыгнул из белой машинки — лицо у него блестело от пота. Его напарник остался внутри, нервно барабаня пальцами по кнопке, подающей сигнал тревоги. Разборки с голой женщиной, которая писала на земле, принадлежащей штату, были для них делом явно непривычным. Уж больно разнилась эта ситуация с их обычной работой, которая включала в себя помощь пострадавшим от солнечных ударов и борьбу с хулиганами, разрисовывающими стены граффити.
Вытирая пот со лба, водитель кара сказал в рацию:
— Полиция уже едет?
Сквозь шум и треск радиочастот из рации прорвалось несколько дежурных фраз: «Группа поддержки уже в пути… сдерживайте толпу… задержите нарушителя…»
Охранник с минуту теребил рубашку, потом нерешительно произнес:
— Мэм, пожалуйста, оденьтесь. Здесь дети.
Воззвание к соблюдению правил приличий явно было не самым эффективным способом обращения с голой сумасшедшей.
За забором скопилась куча машин, любопытные уже успели забраться на крышу автобусного гаража, чтобы получше все рассмотреть. Посетители местного музея приклеились к окнам, на их лицах было написано тупое изумление. Оператор какого-то телеканала споткнулся о кабель и упал, при этом он умудрился разбить объектив и поцарапать ладони.
Девушка начала лихорадочно вертеть головой, внезапно осознав, какой шум поднялся вокруг нее. Она часто задышала, а когда заметила четверых полицейских в форме, пробирающихся сквозь толпу, побежала вдоль забора под громкие выкрики собравшихся. У южной оконечности озера в заборе была дыра, девушка ловко сквозь нее пробралась, перепрыгивая через все попадавшиеся на пути препятствия и приземляясь прямо в грязь. Потом она забежала на то место, где ее впервые заметили, и остановилась у самого забора.
Трое полицейских замерли по другую сторону забора; четвертый повторил ее путь и остановился, поставив ногу в черном ботинке на железку, через которую она только что перемахнула. Глаза девушки испуганно бегали, расширенные зрачки резко выделялись на фоне белков.
— Разве вы не можете помочь? Ну почему вы не помогаете?
Старший из полицейских выдвинулся вперед, жестом показав своему напарнику у железки, чтобы тот не двигался:
— Мы здесь именно за тем, чтобы помочь вам.
Девушка прошла по краю оврага к отцу и детенышу мамонта, ступая по желтым цветам.
В голосе пожилого полицейского со всей ясностью зазвучали тревожные нотки:
— Мэм, прошу вас, остановитесь. Не подходите ближе.
Девушка положила руку на бок детенышу мамонта, вглядываясь в обреченную на смерть мать, которая стояла, увязнув в темной жиже, мягко покачиваясь в своей вечной могиле. Девушка начала тихо всхлипывать, утирая слезы тыльной стороной худенькой ладони. В воздухе, как электрический разряд, повисло ожидание чего-то ужасного.
Другие офицеры старались успокоить толпу, шумно дающую советы полицейскому и предъявляющую требования девушке. Но она их не слышала.
— Уберите их! — крикнул пожилой полицейский. — Рассредоточьтесь по периметру! Давайте дадим девочке немного места!
Он все еще держал руку вытянутой, не позволяя напарнику действовать. Он старался, чтобы его голос звучал спокойно и приветливо, и говорил достаточно громко, чтобы девушка услышала его за шумом толпы:
— Посмотрите, вон там мой напарник. Его зовут Майкл. Он подождет, пока вы позволите ему спуститься к вам. Потом, когда вы решитесь, мы подойдем и поможем вам позаботиться об этом мамонте.