Ли мирно заснула, свернувшись калачиком под кучей теплых одеял на надувном матрасе в пустой комнате Джинни, хотя было еще только начало одиннадцатого. Застегнув молнию куртки, Тим остановился в дверях комнаты, где она спала. На полу возле подушки лежал наполовину съеденный шоколадный батончик — так, чтобы до него легко можно было дотянуться. Чтобы справиться с одиночеством, Ли попросила поставить к ней радио, и теперь из старой забрызганной краской магнитолы Тима доносилось чье-то негромкое пение.
Дрей, одетая в старые шорты Тима и растянутую футболку, шла по коридору из кухни, по пути гася свет. Через секунду шорох ее шагов затих.
Тим и Дрей стояли рядом в темноте и смотрели на спящую Ли.
— Не в вашем доме. Очень важно, чтобы встреча прошла на нейтральной территории, — услышав безапелляционность тона Тима, Медведь посмотрел на него с любопытством.
Они сидели в «додже» Медведя, а эта машина не отличалась высоким уровнем шумоизоляции, так что Тиму пришлось зажать одно ухо рукой, чтобы разобрать еле слышный ответ Эммы по сотовому телефону:
— Может быть, тогда у моего брата Майкла? Он живет в Вествуде.
— У нее аллергия на кошек, — ответил Тим.
— Ну и что из этого?
— А дядя Майкл держит кошек.
Если изумленный звук, вырвавшийся из горла Медведя, еще можно было расценить как признак обычного удивления, то молчание Эммы точно означало, что замечание Тима привело ее в сильнейший шок:
— Кажется, и вправду держит, — выдавила она из себя.
Послышался шорох, означавший, что она передает кому-то телефон. Раздался резкий голос Уилла:
— Ну что там? Где мы встречаемся?
— Я над этим работаю. Не планируйте ничего на утро.
Тим услышал неясное бормотание Эммы, и Уилл сказал:
— Только не слишком рано. Мы хотим хорошо соображать. А наша малышка на этой неделе заставила нас попрыгать.
— У Ли эта неделя тоже была нелегкой. — Тим захлопнул сотовый телефон.
«Додж» порядком встряхнуло, когда они заехали на стоянку возле мотеля, знак свободного места для парковки колыхался где-то над головой. Медведь поставил машину под знак и сказал:
— Ты хочешь, чтобы я подождал тебя здесь, да?
— Да, извини. — Тим вышел из машины и направился к ярко освещенному входу в мотель.
Реджи резко вскинул голову, услышав звяканье колокольчика:
— Ну что еще?
— Я вытащил ее. Но только на два дня.
— Ты неисправим.
— Я послушался твоего совета. Я предоставлю ей самой решать, вернуться туда или нет.
— Молодец. Спасибо, что заскочил.
— Мне нужно место, где я мог бы устроить ей встречу с родителями и консультантом завтра.
Понадобилась секунда, чтобы до Реджи дошел смысл сказанного, потом он отшатнулся назад:
— Ни за что. Я в этом участвовать не собираюсь. Я сделал все что мог для тебя.
— Ты делаешь это не для меня, — сказал Тим. — У меня есть девочка, которая раздумывает над тем, чтобы оставить Программу, оставить ТД. — Реджи весь съежился, услышав название секты и имя ее руководителя. — Так что это твой шанс.
— Мой шанс?
— Проявить самостоятельность. Помочь кому-то другому выбраться оттуда. Ты говорил, что застрял, потому что у тебя никогда не было выбора. Теперь у тебя есть выбор.
Реджи пробормотал нечто неразборчивое:
— Отличная техника манипуляции. Ты многому научился у ТД. — Он снова встретился взглядом с Тимом. — В округе куча паршивых мотелей. Ты можешь выбрать любой из них.
— Я не хочу выбирать один из них.
— А если они узнают, что я помог?
— Они думают, что ты все еще торчишь в психушке в Санта-Барбаре. Если бы они знали, что ты здесь, тебя уже не было бы в живых. Как ты сам сказал, ты единственный из тех, кто выжил и кто может рассказать правду. Мы должны вскрыть Программу. Для этого мне нужна твоя помощь. Это станет первым шагом.
Реджи с силой прикусил нижнюю губу и вздернул голову, обдумывая слова Тима:
— Значит, ты хочешь, чтобы я дал тебе комнату.
— И чтобы ты сам поприсутствовал на этой встрече. Помог поговорить с ней.
Реджи расхохотался:
— Ну да, конечно. Так ее родители меня к ней и подпустили.
— Ее родители здесь не главные. Ты нужен этой девочке.
На лице Реджи на секунду засияла надежда, потом исчезла, а лицо приняло серое, беспросветное выражение. Он наморщил лоб:
— Мне… мне нечего ей предложить.
— Ты всю жизнь собираешься прятаться за этой отговоркой?
— Извини. — Он покачал головой. — Я уже сталкивался с демонами лицом к лицу.
— Да? Ну и кто кого переглядел?
Реджи поежился под взглядом Тима и отвел глаза. Его бледные руки приподнялись и опять безвольно опустились — жест, олицетворяющий поражение:
— Я же трус. Ты разве не знал этого?
Какое-то время тишину нарушало только непрерывное бульканье нового аквариума с рыбками.
— Значит, это твой предел, да? — спросил Тим. — Вся эта чепуха о том, что ты никогда не мог сам принимать решения… это все было только отговоркой, чтобы оставаться в стороне и ничего не делать?
Реджи вскинул голову и часто заморгал:
— Может, и так.
Колокольчик громко звякнул, когда Тим открыл дверь и вышел. Он забрался в машину Медведя. Медведь взглянул на выражение его лица, догадался, что Тим сейчас не был настроен на беседу, и вывел машину со стоянки. Он переключил передачу и нажал на газ. Вдруг кто-то защелкнул ремень безопасности на груди у Тима.
Реджи стоял в полуметре от машины, засунув руки в карманы.
Тим распахнул дверь и поставил одну ногу на тротуар, глядя на Реджи поверх приборной доски. Из-под капота поднимались клубы пара.
Реджи вынул руку из кармана, в его кулаке что-то блеснуло. Он бросил этот блестящий предмет Тиму, и тот поймал его. Это был ключ. От номера 3.
Тим поднял глаза, но дверь мотеля уже захлопнулась.
Громкий стук, похожий на звуки хлопающей на ветру двери, резко выдернул Дрей из сна. Она перекатилась на живот, нащупала свою лежащую на полу форму и ухватилась за пистолет. С тех пор как умерла Джинни, она оставляла свою «Беретту» на виду, не запирая ее в сейф, — довольно глупая роскошь, не заглушавшая боли.
Дрей взяла трубку телефона и подошла к двери комнаты, а потом осторожно выглянула в коридор, держа пистолет наготове. Из комнаты Ли доносилась музыка, которую передавали по радио, — нечто плавное и мелодичное. Дрей посмотрела за угол: Ли сидела по-турецки на матрасе, раскачивалась, билась головой об стену и стонала. Песня, представлявшая собой сплав синтезатора, каких-то дудочек или флейты и заунывных причитаний, призванных унести слушающего в заоблачные дали, представляла собой идеальный фон для разыгравшейся в комнате сцены.