Прайс издает неподдельно довольный смешок. По лицу медленно расплывается улыбка.
— Ну и священник!
По крайней мере внешне он сохраняет самообладание.
— У тебя есть чувство юмора, командир. Да и хирург чертовски хорошо поработал над лицом. Старался день и ночь.
— Мне всегда хотелось знать, позвонил ли вам Кричтон шесть лет назад. Сейчас его уже нет, он умер от рака.
— Кто такой Кричтон? Телемаркетеры! Кто дает им наши телефоны? Вот что я хочу знать!
— Сколько охранников в Ривердейле, мистер Прайс?
— Я думал, мне знаком твой голос, но я слышал его всего пару минут, если понимаешь, что я имею в виду.
Прайс откатывается к столу, а руки скользят по крышке, словно ищут себе место.
— И потому думал о заупокойной службе, о храмах. Я думал…
— Стойте.
Теперь Уэнделл спокоен, но с уголка левого века свисает капелька пота и попадает в глаз. От жжения глаз слезится, и Уэнделл закрывает его. Хочет потереть, но знает, что лучше этого не делать.
Правая рука Прайса все еще на столе, но совсем близко от края.
— Что это за крупную сделку собираются провернуть? — спрашивает Уэнделл.
— Ты приложил к ней немало усилий — как говорится, хоть день, да мой! — Подушечки пальцев касаются крышки стола, и ладонь исчезает из вида при словах Прайса: — К тому же ты потерял бдительность, командир.
Уэнделл стреляет поверх плеча Прайса, слышит треск выстрела, и пуля проходит сквозь толстое стекло, на котором появляется паутина трещин, а Уэнделл уже целится Прайсу в лицо.
Но Прайс распрямляется, руки подняты вверх — готов к взаимодействию.
Он даже чуть откатывается от стола, словно эти несколько трогательных дюймов являются победой Уэнделла. Прайс просто не замечает его метаморфозы.
— Как ты разыскал Габриэль? — спрашивает Прайс, возобновляя разговор. — Чертовски было трудно откопать ее, да? Я бы взял на работу парня вроде тебя.
— Что за сделка?
— Когда мой племянник командует мной, то произносит: «Сначала говорит Саймон». Их нельзя не любить. Ребят.
— А моего сына ты убил.
Кто из них выживет в конце концов, Уэнделл узнает из поскучневших глаз Прайса.
— Уборщики в смежном офисе, командир.
Палец Уэнделла чуть дрогнул, и Прайс быстро говорит:
— Что получу, если скажу тебе? Я оставил тебя в живых, а ведь ты тот, кто угрожал Халлу.
— Я ему не угрожал.
— Нет? — хмурится Прайс. — Значит, меня неправильно информировали. Сказали, что знаешь о секретарше, которую Халл имеет. Ты требовал денег, и у тебя были снимки.
— Никто тебе этого не говорил.
— А ты прав. Послушай. — Прайс вздыхает. Теперь он будет говорить напрямик. — Наш друг в Ривердейле знает, что ты не в курсе целой системы, которая ищет тебя. Парни в барах и в комнатах «Скорой помощи», сторожи на стоянках. Это система, Уэнделл, и все в ней — даже не зная друг друга — понимают, что если отыщут тебя, то окажут любезность людям, которые непременно их осчастливят.
— Спасибо за предупреждение.
— Даже если первой тебя возьмет полиция, все равно до суда не доживешь, — логично говорит Прайс. — Ты даже и не узнаешь, что произошло. Извини, что причинил тебе боль, — говорит он, — но я сказал им, что ты не представляешь угрозы. Они хотели, чтобы я шесть лет назад сделал с тобой еще что похуже.
— Расскажите мне о сделке.
Вставая и чуть двинув бедром, Прайс откатывает стул назад. Это освобождает пространство вокруг рук.
— Я в жизни не сделал ребенку больно, — с гордостью говорит Прайс.
— В школе рухнула лестница.
— А-а-а-а. — Несколько секунд Прайс думает и, кажется, принимает решение. Задумчиво поскребывая подбородок, он говорит: — Слушай, брось это дело. Что ты скажешь сотне, нет, двум с половиной сотням…
Прайс двигается так стремительно, что пуля Уэнделла свистит там, где его уже нет. Прайс падает за стол, а Уэнделл прыгает влево, но тренировки маловато. Да, Уэнделл стреляет и перемещается, но он не профессионал и к тому же возбужден. Он слышит треск фаянса на книжных полках. Затем раздается выстрел и что-то сильно ударяет Уэнделла в правое бедро, отбрасывая назад и опрокидывая, но он продолжает вести огонь. Боль разрастается, и он видит в окне отражение Прайса.
Прайс перекатывается по ковру, и звучит еще один выстрел.
Уэнделл стоит на коленях и щелкает курком — патроны кончились.
Он знает, что пропал, и в то же мгновение понимает, что здесь и умрет. Слишком он медлителен. Но через мгновение Уэнделл осознает, что выстрелов нет.
Прайс лежит на ковре возле собачьей игрушки.
Уэнделл слышит булькающий звук, напоминающий бурление воды в рыбьем садке.
И тогда он слышит, как Прайс говорит, и голос его пронизан болью:
— Чертов рикошет.
Двигаться тяжело. Оттолкнувшись от пола, Уэнделл поднимается. Вскрикивает и роняет пистолет. На стене кровь. Он замирает на какое-то время от головокружения, но потом справляется с ним. Под брюками по ногам стекает теплая жидкость.
Прайс косится на врача, лежа на полу посреди пропитанных кровью бумаг.
— Как со скалы скользишь, сука. Срикошетило от пола. Смешно.
Изо рта вырывается поток крови. Прайс заходится в кашле и начинает дрожать. Тело подергивается, а затем обмякает.
Уэнделл наклоняется к нему и видит, что Прайс не дышит.
«Парни в комнатах „Скорой помощи“», — вспоминает он слова Прайса, но Уэнделл вовсе не намерен туда идти.
Внезапно его начинает разбирать смех — вспоминается строка из книги «Кроун паблишерс» «Твоя крупная сделка»: «Ждите неприятных сюрпризов».
«Что ж, — думает Уэнделл, — болит сильно, однако в прошлый раз я мог передвигаться. Крови много, но это не значит, что рана серьезная. Я всегда подозревал, что сегодняшний день для меня добром не кончится».
Рассуждает он здраво, хотя и пошатывается, а когда выглядывает за дверь, то в смежном офисе никого не обнаруживает; нет также и принадлежностей для уборки, мешка или куртки, которые могли бы оставить люди, которых что-то заставило поспешно скрыться. Верхние лампы освещают пустые кабинки. Уборщиков еще нет, но Уэнделл понимает, что они скоро появятся. Вернее, могут появиться в любую минуту.
«Мне надо написать новую записку. Если Воорт знает, кто я, то нельзя оставлять оригинал.
Мне надо подумать».
Чувство законченности возникает, когда на столе среди мешанины из папок и крови обнаруживается чистый лист бумаги. Уэнделл берет фломастер из кофейной кружки Прайса, которую тот использовал как стаканчик для карандашей.