Рядом Воорт замечает столик с белым картонным макетом плана развития города.
— Расскажите, как вы его ловите, — начинает строитель низким суровым ворчанием, и от этого исчезает впечатление о мальчике-толстячке. — Поведайте, что мои налоги ушли на что-то более стоящее, чем оплата бездействия полиции, в то время как псих бегает на свободе.
Его слова не задевают Воорта. В порыве гнева можно наделать ошибок, да и страх проявляется у всех по-разному: кто-то сохраняет спокойствие, кто-то даже шутит. Гнев — тоже ответная реакция, не хуже любой другой.
— Понимаю ваше разочарование, — говорит Воорт.
— Держу пари, что понимаете. — По тону строителя Воорт понимает, что Прист знает о его проблемах из выпусков новостей.
Комната большая, и, как многие другие обитатели тюдоровских особняков, Прист использует в декоре дома староанглийский стиль. Вдоль лестницы висит коллекция оружия, а холл украшен гравюрами со сценами охоты на лис. Стол с массивными ножками сработан из толстого дуба. На настенных гобеленах Декурти изображены сцены средневековой битвы. Прист замышляет операцию с недвижимостью, а тем временем над ним саксы одолевают норманнов.
— Сэр, мы делаем буквально все, чтобы арестовать этого человека, — говорит Воорт градостроителю. — Но очень возможно, что он вообще сюда не собирается.
— Кажется, вы не исключали любую возможность, но, похоже, не так уж много знаете.
— Да, сэр, у нас был всего день, чтобы свести все воедино, но мой шеф приказала отвечать на любые вопросы, — соглашаясь, говорит Воорт и знает, что вопросы испуганного человека часто говорят больше, чем ответы.
Его взгляд то и дело снова возвращается к макету, отражающему вклад Приста в развитие города. Наверху картонного небоскреба растут пластиковые деревья, а круговую дорожку, тянущуюся вдоль тротуара, усеяли пластиковые бегуны. Пластиковые такси выстроились в ряд, и пластиковые консьержи улыбаются пластиковым жильцам. Обитатели картонных небоскребов достаточно богаты, в трущобах не живут.
— Вопросы? — спрашивает Прист. — Как же выходит, что сорок тысяч полицейских находятся при исполнении и позволяют Уильяму Наю весь день спокойно мотаться по городу?
— Его зовут Уэнделл.
— Уильям, Уэнделл. Какая разница?
Теперь Воорт замечает, что рядом с синьками стоит хрустальный стакан с жидкостью янтарного цвета и кубиками льда. «Держу пари, что ты можешь мне рассказать об Уэнделле такое, до чего мне не добраться. Как бы использовать спиртное, чтобы ты разговорился?»
Воорт сохраняет вежливость.
— У Ная этот день распланирован, мистер Прист, и, вероятно, между нападениями он исчезает из виду.
— Я не понимаю, с чего вы решили, будто я мишень. Из-за Эйдена Прайса? Про него только что передали в «Новостях». Трагично, ужасно. Он работал на меня.
«Не сказал бы, что тебя интересует произошедшее».
Прист делает глоток виски.
— Но владелица бюро путешествий? Эксперт по статистике? Что может связывать меня с ними? Я никогда их не видел. И никогда не договаривался ни о какой поездке. Это делает моя секретарша.
У Воорта такое чувство, словно ему напевают самую длинную песню в криминальной истории города. Полицейские называют ее «Никогда». Когда Воорт был ребенком, его дядя обычно подбирал фразы к слову «никогда», используя старые бродвейские мотивы, и заставлял всю семью громко распевать:
Никогда не грабил этот бар.
Никогда не видел этот нож.
Никогда не крал машину Джо.
Никогда не бил свою жену…
— Объясните, с чего вы решили, что учитель имеет на меня зуб, — говорит Прист.
23.21, и в полицейской рации сквозь треск прорывается:
— Я засек белую «нову» на Бошате.
В комнате все замолкают.
— Ложная тревога. Шофер поворачивает, — сообщает рация.
Держа трясущимися руками стакан, Прист допивает его до дна, и Воорт видит, что кубики льда не растаяли. Он что, всегда так быстро пьет?
— Я никогда не работал в бруклинской школе, — ворчит Прист. — Если перила рухнули, то при чем здесь я? И что еще за мура это его расследование!
— На самом деле мы преувеличили, — лжет Воорт. — Это заявление было сделано для Уэнделла. Мы солгали, чтобы заставить его войти с нами в контакт.
Поднимавший было стакан Прист, — наверное, чтобы снова наполнить, — замирает.
Воорт кивает:
— Мы так и не нашли ничего серьезного, только магнитофонные пленки с обвинениями в адрес разных людей — вас, других подрядчиков и, черт возьми, даже президента. Мы взяли под охрану по крайней мере еще человек десять, не только вас. Най, ознакомившись со строительным планом Управления образования, просто выбрал оттуда имена и теперь обвиняет каждого.
Мики добавляет:
— Он заявляет, что пленки являются уликами, но это не так. Это все равно что убеждать безумца уйти с крыши. Так и не находишь слов, которые заставят его отойти от края.
— Охраняете еще десять человек? — с надеждой спрашивает Прист.
— Нет никаких доказательств и никаких связей.
И действительно, понимает Воорт, если начинаешь вдумываться: на этих пленках нет никаких серьезных свидетельств против Приста. Это его беспокоит.
Салливан говорит по радио:
— Я засек желтое такси на Бошат-авеню, замедляющее…
Все трое снова замолкают.
— Быстро уезжает, прибавив скорость.
— Хотите выпить? — дружелюбнее спрашивает трясущийся Прист.
— Хочу, но если выпью, меня уволят, — говорит Мики.
Воорт поднимает руку, предупреждая отказ.
— Может быть, после. Сэр, мы воссоздали следующее: кто-то избил Уэнделла шесть лет назад, после чего у него было сотрясение мозга.
— Рентгеновские лучи — скверная штука, — говорит Мики, качая головой.
— Не знаю, найдем ли мы напавшего на него, — говорит Воорт. — Нам только известно, что, возможно, это как-то связано со школой, а пленки Уэнделла вызывают жалость.
Прист наливает себе еще виски «Джонни Уокер».
— Х-м-м… Мне почти хочется его простить.
— Ну а мне нет, — перебивает Воорт. — Он убил троих. Обещаю вам: стоит ему только показаться здесь, и ему не жить.
— Благодарю вас, детективы. Знал бы, не орал на вас.
Воорт отмахивается.
— Эй, на вашем месте я бы тоже разорался, — мрачно говорит Мики. — Мы здесь, чтобы защитить вас.
«Ну а теперь пора нанести удар», — думает Воорт, а Прист тем временем наливает в стакан еще немного «Джонни Уокера».
— Доктор Олсо просил заверить вас, сэр, что случившееся не повлияет на вашу сделку. Просил передать, что ничего не меняется.