— Доброе утро, дон Альбино! — тихо, едва ли не шепотом, произнесла она.
Обычно из-за двери доносилось ответное приветствие, и как правило дон Альбино просыпался бодрым. Порой он выглядывал из-за двери, и первая его улыбка за день предназначалась сестре Винченции. Иногда, если переговоры на высоком уровне портили ему настроение, он мрачно бормотал: «Доброе утро!» — и, вместо того чтобы сетовать на дипломатов, казначеев и политиков, жаловался на то, как сильно распухли лодыжки. Но в то утро за дверью была тишина: дон Альбино не проронил ни слова…
Сестра Винченция не любила, если что-то нарушало привычное течение событий. Прижав ухо к дверной створке, она старалась разобрать хоть какой-то звук в комнате, но ничего не услышала. Подумала, не обратиться ли к папе вновь, но в конце концов отказалась от этой мысли. «Что-то раньше дон Альбино не залеживался», — подумала монахиня, удаляясь. — «Ну что же, пусть еще несколько минут отдохнет, ничего страшного». И сестра бесшумно удалилась в свою келью, чтобы приступить к первой утренней молитве.
Уже половина четвертого утра. Посмотрите, как ворочается в кровати этот человек, сетуя на невозможность уснуть… Так часто бывает. Каждому случается время от времени мучиться бессонницей, безуспешно пытаясь устроиться поудобнее или отрешиться от чего-то.
Но от прочих этого человека отличает то, что обычно он в силах уснуть в любое время суток, при любых обстоятельствах.
Сержант Ганс Рогган скромен, старателен, тактичен, сдержан. Сегодня к нему приехала в гости из Рима мать. Они поужинали вместе; сержант гадает, не слишком ли много кофе выпил он на ночь. Но причина — иная; на самом деле, выдался суматошный день, да и вечер оказался нелегким: великого понтифика то и дело посещали с визитами прелаты.
«Все, нечего валяться, нужно вставать!» — сказал он себе. Открыл дверь платяного шкафа, оделся в форму, разработанную в 1914 году комендантом Жюлем Репоном. Неизвестно, что бы чувствовал комендант, если бы узнал, что несколько столетий спустя авторство будут приписывать самому Микеланджело, — гордился бы честью или, наоборот, испытал жгучую зависть? Как бы там ни было и какого мнения ни придерживалось большинство, авторство принадлежит отнюдь не Микеланджело. Если говорить о форме швейцарских гвардейцев, к которым принадлежит и наш сержант, так и не уснувший сегодня из-за ночного холода, то все эти яркие цвета мундиров, действительно восходящие к колориту фресок великого мастера, противоречат настроению сержанта. Он чувствует внутреннее беспокойство, беспричинное волнение. Будто с ним происходит что-то плохое, и на первый взгляд кажется, будто сержант ошибается.
Сержанту Гансу Роггану удалось воплотить детскую мечту: вступить в Швейцарскую гвардию и охранять папу. Но чтобы добиться цели, пришлось выдержать немало суровых испытаний. Например, вести воздержанную жизнь, следуя заповедям Господа. Впрочем, немалое значение имели и отличительные признаки, которыми наделен наш герой: швейцарец, холост, принципиален; рост выше метра семидесяти пяти сантиметров и, самое главное — католик. Он не опозорит мундир, который носили доблестные солдаты папы Юлия II. Если потребуется, то готов защищать папу ценой собственной жизни — точно так же, как и те гельветы, предшественники Швейцарской гвардии, защищавшие папу Клементия VII от тысячи германских и испанских солдат во время Рейнской осады 6 мая 1527 года. В живых осталось только сорок два бойца; по приказу Гёльди папу переправили в безопасный замок Сант-Анджело по passetto — тайному ходу, построенному во времена папства Александра VII и соединявшему Ватикан с крепостью. Остальные воины геройски погибли, но перед этим лишили жизни почти восемьсот врагов. И всякий раз, надев форму, Ганс облачается в славное наследие прошлого, и каждый день душа его наполняется гордостью. Однако сейчас его охватывает тревога; кажется, виной тому совершенно несообразные и нелогичные причины (если только причины бывают нелогичными и несообразными).
Гансу поручено обеспечивать безопасность города Ватикана. Вся система городской обороны — несколько башен на круглых основаниях да часовые, расставленные по самым ответственным постам. Папа Иоанн XXIII упразднил обычай выставлять перед опочивальней ночную стражу, а потому ближайший пост — на лестнице terza loggia; чисто символическая стража (тем более что и место это, даже в дневные часы, посещают редко). И любой советник из того множества, что посещает покои Его Святейшества по всевозможным вопросам, скажет: злоумышленнику не составило бы никакого труда проникнуть в город Ватикан, и был бы прав.
Ганс входит в кабинет, садится за письменный стол. Открывает рабочий журнал, листает его. Просроченные отчеты, которые необходимо с утра представить начальству. Но, немного полистав папку, закрывает ее: бесполезно. Сосредоточиться невозможно.
— Какое чудесное утро! — он выглядывает в окно, — пойду-ка прогуляюсь…
Выходит из кабинета, не удосужившись даже закрыть дверь. Пересекает тенистый внутренний дворик. Минует площадь. Проходит мимо пары гвардейцев, усевшихся на ступеньках. Оба солдата дремлют.
«Похоже, лишь мне одному не удается заснуть», — думает сержант. Будит бойцов тычком в плечо. Те мгновенно просыпаются в замешательстве:
— Просим прощения, сержант!
— Чтобы в последний раз! — строго отвечает Ганс.
Он понимает, что его людям пришлось немало поработать. Не далее как месяц тому назад, 6 августа 1978 года, в летней папской резиденции, в замке Гандольфо, скончался Джованни Баттиста Монтини, более известный как Павел VI. Выборы нового понтифика продолжались несколько дней. И бойцы Швейцарской гвардии не оставляли почившего папу ни на миг: четверка гвардейцев стояла по углам катафалка дни и ночи напролет. Перед ними нескончаемой вереницей проходили сильные мира сего — государственные деятели, собравшиеся, чтобы отдать последние почести Его Святейшеству.
После похорон стали готовиться к конклаву, проходившему в закрытой обстановке. Доступ посетителям был закрыт, работа удвоилась. Конклав созвали 25 августа — ровно через 20 дней после кончины папы, когда допустимый срок, составлявший 21 день, едва не закончился. Несмотря на то, что непродолжительные выборы завершились на следующий же день, за ними последовала суматоха, обыкновенно возникающая после смены папы. И лишь несколько дней тому назад все вернулось на круги своя.
Ганс продолжает обход, спускается вниз, к сонным гвардейцам. «Только я один не сплю…» Ему сложно отделаться от чувства собственника по отношению ко всему вокруг. В глубине возвышается обелиск Калигулы — как раз посередине площади Святого Петра. Как же насмешлива бывает история! В центре католической святыни — творение психопата… Ганс не спеша продолжает обход. Чувствует, как овевает лицо нежный ветерок. Внезапно что-то привлекает его внимание. Слева возвышается Апостольский дворец. В папских покоях на третьем этаже горит свет. Ганс смотрит на часы: шесть сорок утра. Его Святейшество явно не лежебока…
В одиннадцать вечера Ганс возвращается обратно, чтобы поужинать с матерью, но и в это время свет еще не погашен. Как любой настоящий боец Швейцарской гвардии, сержант внимателен и осторожен. Он решает вернуться к паре дремлющих бойцов. Сейчас он застает на карауле обоих: удалось прогнать солдатский сон навсегда.