— Полагаю, я управлюсь за три дня — раньше, чем ваш воображаемый везучий полицейский сумеет понять, что происходит.
Теда захлестывает теплый поток облегчения, ему очень хочется поверить, что так и будет. Но Бок пожимает плечами.
— Впрочем, торопиться тут нельзя, — говорит он. — Это вам не точная наука. Возможно, мне понадобится еще десять дней, а не три.
Тед Стоун возвращается к телескопу — давая понять, что разговор окончен. Через полминуты дверь у него за спиной закрывается.
Внизу, на реке, солнце окрашивает воды Адских Врат золотом — цвет дублонов, тисненых акционерных сертификатов и южноафриканских крюгеррандов, которые Тед собирал в качестве альтернативы для ценных бумаг.
Рубашка пропотела насквозь, несмотря на кондиционер.
«Не надо было это вообще начинать. И никак нельзя затягивать больше чем еще на пять дней. Пожалуйста, пожалуйста, пусть все закончится меньше чем за пять дней».
Бессознательно он принимает ту же позу, что и король Карл на портрете, законченном за две недели до победы американцев в Войне за независимость. На портрете вид у Карла довольно уверенный, даже надменный, но, быть может, это только игра. Быть может, он тоже был охвачен страхом. Быть может, делал вид перед художником, а сам заходился безмолвным криком от ужаса.
«Если кто мне и поможет, то только Леон».
— Так, значит, вот они, Адские Врата, — говорит Камилла.
Воорт открывает глаза и заслоняет их от теплого полуденного солнца. Рядом с ним на пляжном полотенце — эффектная блондинка в черном бикини на шнуровке. Мечта мальчика-подростка во плоти.
Воорту нравятся ее длинные волосы, упругое тело спортсменки, загорелая, гладкая кожа, подчеркивающая яркую голубизну ирландских глаз.
В зеленой листве берез и дубов позади полоски пляжа сидят перелетные танагры — маленькие и яркие. Два складных каяка — желтый для Воорта, красный для Камиллы — лежат на берегу, оставленные здесь два часа назад.
— Даже не верится, что мы в центре Нью-Йорка, — замечает она.
— Готова вернуться через Врата?
— Уснуть во время спора — не значит победить в нем.
— Я уснул потому, что устал.
— А все потому, что уже несколько недель пашешь за себя и за Микки. Работаешь без напарника. Если попадешь в переделку, Воорт, кто будет спасать твою прекрасную крепкую задницу?
Хороший день, несмотря на пикировку. Можно расслабиться. Первый выходной за две недели.
— Что бы там ни было, он справится, — отвечает Воорт, понимая, что скорее всего лжет.
Она расчесывает волосы, наклоняется ближе. Даже когда Камилла сердится, губы у нее восхитительные.
— Это уже интересно, потому что ты даже не знаешь, в чем причина, — говорит Камилла. — Ты ему: «Привет, Микки!» — он в ответ: «Да». Конец беседы. И что делать?
— Отдать все внимание прекрасным барышням, — отвечает Воорт. Он неплохо знает проблемы Микки и рисковал работой, защищая лучшего друга.
— В жизни не слышала, чтобы так бездарно и нахально уходили от темы, — усмехается Камилла.
— Ага. Но тебе же нравится, — улыбается в ответ Воорт.
Что-то такое появляется в женщине, когда ты наконец решился. Какое-то ощущение надежности, отметающее прежние вопросы. Сон становится крепче. Тебя наполняет уверенность, о которой прежде ты и не догадывался. Понимаешь, чего тебе не хватало.
— По крайней мере поговори с Микки, — просит она.
— Знаешь, что говорят об ирландских женщинах? — Воорт встает и начинает собирать остатки ленча. — Они не умирают. Просто потихоньку тают под ветром. И через некоторое время остается лишь недовольный голос у очага.
— А знаешь, что говорят о голландских мужчинах? — парирует она. — Они не умирают — просто потому, что вообще не жили.
— Ладно, на этот раз я с ним и правда поговорю.
Ее поцелуи по-прежнему заводят его. Любые разногласия между ними в эти дни — ничто по сравнению с преградами, которые они преодолели. Сначала самый богатый коп Нью-Йорка три месяца ухаживал за упрямой красавицей режиссером. То было время самых восхитительных сексуальных переживаний в жизни Воорта; и ее темперамент — ритм жизни — соответствовал его. Но было и что-то еще, не поддающееся определению. Какое-то сводящее с ума изначальное родство.
Воорт так влюбился, что уже считал Камиллу членом семьи, и каждый день молился за нее в церкви.
«Господи, — просил он, — помоги мне дать ей столько же счастья, сколько она мне дает».
Теперь, загружая остатки ленча в каяки, он вспомнил второй этап их отношений, когда Камилла стала исчезать по вечерам — к психиатру, как выяснилось позже. Раскрылось и предательство — такое ужасное, что, казалось, он никогда не сможет простить ее.
«Она хотела вернуться, но я сказал „нет“».
Вот почему он сам изумился, когда в один прекрасный день, после завершения дела Шески, понял, что звонит в ее дверь. Они снова стали друзьями, потом любовниками, но теперь — после четырех лет знакомства — в их отношениях уже нет былой рискованной остроты. Смесь доверия, уважения и химии, и вместе с тем — достаточно непредсказуемости, чтобы ожидать радостных сюрпризов в грядущие годы.
— Кто пройдет Врата последним, займется списком гостей к свадьбе — надо бы сократить до двух сотен, — говорит он.
— Лучше бы это делать тебе, учитывая, сколько Воортов бывает в нашем доме каждый вечер.
Река влечет складные каяки к Адским Вратам. В этот час прилив несет воды из пролива Лонг-Айленд на юг — в сторону текущей на север пенной Ист-Ривер. Сталкиваются они в S-образном изгибе впереди.
Дальше виднеются башни Манхэттена.
— Ур-ра! — В облаке водяной пыли Камилла выводит каяк из кипящего водоворота на гребень четырехфутовой волны. В колледже она была чемпионкой по гребле на каяке. Теперь же, после того как ее — режиссера теленовостей — уволили с Эн-би-си, она каждый день проводит по нескольку часов на лодочной станции на Гудзоне, собирая на заказ модели для частных клиентов. Со стороны кажется, это превращение из интеллектуалки в безработную спортсменку далось ей легко.
Воорт не отстает; он худой, широкоплечий мужчина, покрытый бронзовым загаром, припорошенный морской солью. На таких парней женщины всегда обращают внимание: в конторах, церквях, супермаркетах, джазовых клубах.
Они идут под железнодорожным мостом, связывающим Куинс с футбольными полями на острове Рэндаллс-Айленд. Позади остался Бразер-Майнор, остров, где они с Камиллой устроили пикник, с теплым французским багетом, копченой гаудой, розовыми полосками прошутто и ледяной водой «Эвиан». На Майноре нет людей; в развалинах и рощах здесь живут перелетные птицы. Еще дальше за кормой, из окон тюрьмы Райкерс, заключенные смеются над всеми, кто развлекается на воде.