В морге около накрытого белой простыней тела дожидался санитар. Он проходил через все это не единожды, поэтому ему не было ни скучно, ни любопытно. Только когда Силвербуш кивнул, давая понять, что они готовы, он отработанным движением сдернул простыню, приоткрыв верхнюю половину лежащего на столе тела.
За годы службы окружному прокурору довелось видеть не один труп. Тем не менее в этот раз он невольно отвернулся в первый момент, однако потом справился с собой и посмотрел. Несгибаемый Хармон-старший безучастно стоял рядом. Прошло несколько секунд, показавшихся Силвербушу вечностью. Хармон шагнул к лежащему на столе сыну и нагнулся над ним, как если бы зашел в детскую пожелать спокойной ночи. Не касался его, просто смотрел, то ли пытаясь убедить себя, что это все по-настоящему, то ли наоборот. Потом медленно развернулся и вышел. Уже не такой чеканной походкой. Он как будто обмяк — видно, пережитое вытянуло из него последние силы.
Силвербуш кивнул санитару, и тот, не мешкая, снова накрыл тело простыней. Окружной прокурор поспешил вслед за удалявшимся Хармоном-старшим. Его шаги отозвались гулким эхом — и это был единственный звук среди царившего в помещении абсолютного безмолвия.
В холле Силвербушу пришлось подождать, пока Хармон восстановит дыхание и придет в себя. Попытка снова взять его под локоть, однако, не удалась.
— У вас есть дети? — поинтересовался незаслуженно именуемый сенатором.
— Да, — ответил окружной прокурор. — Двое. Мальчику двенадцать, а девочке — девять.
— А я только что потерял второго. Оба моих ребенка мертвы.
— Я… Я и не знал… Не знал, что у вас…
— Была дочь? Джинни. Мы звали ее Джи-Джи — такой шустрик, всегда казалось, что их как минимум две. Одного «джи» ей не хватило бы.
— А когда?..
— Давно. Очень давно. Ей было пять. Эвану два, или около того. Лейкемия. Жуткая боль. Нам сказали, что лучше дать ей спокойно умереть, что курс лечения она не выдержит. Мы не послушались. Билли… моя жена… она сказала, мол, врачи не могут знать все. Откуда им знать, как малышка хочет жить. Мы возили ее куда могли, сделали все, что было в наших силах. Она прожила, наверное, на год больше, чем ей давали. Наверное. Знаете, что я сделал в тот день, когда ее не стало?
— Наверное, напились до беспамятства?
— Поехал на работу, днем сыграл партию в гольф. Малышки не стало, отмучалась. Я уже ничем не мог ей помочь. Никакие скорбь и траур не вернули бы нас друг другу. Поэтому я сделал то, что делал каждый день, — поехал на работу, а потом играть в гольф. Так и нужно относиться к смерти. Делать, что делал всегда, потому что уже ничто ни для кого не изменится.
В холле веяло прохладой, кондиционер работал на полную мощность, но Силвербуша все равно бросило в жар. Провел ладонью по лбу — влажный. Стало неловко, и он незаметно вытер мокрые пальцы о куртку.
— Он, кажется, сильно мучился, — продолжал Хармон. — Я имею в виду Эвана.
— Трудно сказать наверняка.
— Сынок, не пудри мне мозги. Правда дороже.
Силвербуш кивнул.
— Тогда, к сожалению, вынужден сообщить, что, по всей вероятности, мучился он сильно. Способ убийства был крайне жестоким.
Хармон ничего не ответил, и, поскольку окружному прокурору не хотелось затягивать паузу, он решил продолжить:
— У вас есть соображения… вы не знаете никого, кто желал бы вашему сыну такой смерти?
— Эбби… его жена… она его видела? Видела его таким?
— Ей показали тело на месте преступления.
— Наверное, там было еще ужаснее, — отозвался Хармон. — Все эти отметины… похоже на ожоги… откуда они?
— У меня пока нет коронерского заключения, сэр. Но я так понял, что медэксперт склонен считать эти отметины… — Силвербуш запнулся. Ладно, сенатор сам сказал, что правда дороже. — Это следы от электрошокового ружья. Таково мнение коронера.
В глазах Хармона что-то мелькнуло. Всего лишь на мгновение, как будто он что-то вспомнил.
— Сэр? — позвал Силвербуш.
— Да?
— Вы ведь что-то слышали про электрошоковое ружье? Я прав?
— Это устройство не на каждом шагу встретишь…
— Вам что-то известно? Кто-то упоминал такое ружье?
— Как бишь там вас зовут? Силверберг?
— Силвербуш. Лоренс.
— Ларри, правильно? Так привычнее?
— Как вам удобно.
— Так вот, Ларри, я действительно совсем недавно слышал о таком ружье. Но я не хочу разбрасываться голословными обвинениями.
— При всем моем уважении, мистер Хармон, мне кажется, в данный момент о голословных обвинениях говорить рано. Ваш сын погиб страшной смертью, и нам важно отработать любые версии. При этом, смею вас заверить, невиновных мы наказывать не собираемся.
Хармон несколько раз кивнул, как будто переваривая услышанное.
— Ваш вопрос остался без ответа, — наконец сказал он. — Вы хотели знать, нет ли человека, который желал бы избавиться от моего сына.
— Да, сэр, это я и хотел узнать.
— Дадите мне еще подумать? Недолго, час-другой. Не хочу возводить напраслину. И на второй вопрос я тоже так сразу не отвечу. Он ведь из той же серии?
— Думаю, да. Так будет справедливо.
— Если найду ответ, свяжусь с вами и все передам. Я или кто-нибудь еще.
— А кто еще?
— Дело щекотливое. Возможно, придется кое-что разруливать. Есть у нас небольшие трения. Семейного характера.
— Связанные с вашей невесткой?
— Почему вы так думаете?
— По ее словам, вы считаете, что вашего сына убила она.
— Она, как всегда, все не так поняла. Я сказал, что вина лежит на ней.
— Боюсь, не вижу разницы, — не понял окружной прокурор.
— Я имел в виду нечто общефилософское, вину, которую она теперь должна ощущать. Могла ли Абигайль собственными руками превратить моего сына в то, что я сейчас видел? Сомневаюсь.
— Но мысль такую вы допускаете?
— Ничего я не допускаю, пока не разберусь окончательно в том, о чем мы только что говорили.
Силвербуш кивнул, хотя не мешало бы еще покопаться. Однако Г. Р. Хармону сейчас не до его желаний. Окружной прокурор ограничился кратким:
— Тогда буду ждать звонка.
Они вызвали лифт, поднялись на один этаж и вместе вышли на парковку. Обмен рукопожатиями на прощание, и водитель в темном костюме распахнул перед Хармоном заднюю дверь черного «мерседеса».
Силвербушу стало интересно, какое жалованье платят этому водителю. Выше, чем оклад окружного прокурора, или нет?
«Наверняка выше», — с грустью подумал он.