Когда Гарри Вагнер въехал в Нашвилл, его костюм, несмотря на жару, был по-прежнему безукоризнен, рубашка выглядела так, словно ее выгладили пару минут назад, даже узел галстука смотрелся идеально. Гарри подумал, что, судя по всему, он — единственный прилично одетый человек в городе. Ну и хорошо, у него свои стандарты. Ты никто, если не придерживаешься определенных стандартов.
Без них ты такой, как все.
Он почти сразу нашел то, что искал. Нет ничего легче, чем найти мэрию в городке с двухтысячным населением. Она находилась неподалеку от заброшенной железнодорожной станции. Та, в свою очередь, располагалась рядом с местом, которое когда-то было красивой центральной площадью, но сейчас представляло собой плохо заасфальтированный пустырь с пробивающимися сквозь трещины сорняками. Служащая мэрии напомнила Вагнеру девицу из бюро проката автомобилей. Она так же глупо улыбалась, взирая на мир равнодушным взглядом, только была лет на двадцать старше.
— Могу ли я чем-либо помочь? — осведомилась женщина.
— Надеюсь, — вежливо ответил Гарри. — Я представляю юридическую фирму из Хартфорда.
Заметив в глазах собеседницы непонимание, он добавил:
— Штат Коннектикут.
Затем Вагнер полез в карман за бумажником, вытащил из него визитную карточку, на которой было написано: «Лоренс Энгл, юридическая компания „Бродхерст, Фэйборн и Марч“, сотрудник». Протянув визитку служащей мэрии, он объяснил:
— Мы разыскиваем одну женщину в связи с вступлением в наследство. Ей причитается некоторая сумма денег, и наш клиент хотел удостовериться, что она их получила.
— Вот счастливая! — отозвалась сотрудница.
По-видимому, ее искренне обрадовало то, что кому-то улыбнулась удача. Гарри это удивило, ведь он был довольно невысокого мнения о человеческой натуре.
— Скажите, как ее зовут, и я постараюсь что-нибудь сделать, — предложила женщина.
— В этом-то и проблема, — ответил Вагнер, растерянно пожав плечами. — Нам известно только ее прозвище.
— Ничего себе, — произнесла сотрудница. — Кому это пришло в голову оставить человеку наследство, не зная даже ихнего имени?
«Не зная его имени, — подумал Гарри. — Не ихнего». Он терпеть не мог, когда говорили неправильно. Вагнера бесила неточность.
— Мы удивились не меньше вашего, когда узнали, — сказал он и, заговорщически подняв глаза к небу, добавил: — Видите ли, у богатых свои причуды.
Взгляд женщины говорил, что она прекрасно понимает Гарри. Ей хорошо известно, какие чудаки эти состоятельные люди.
— В детстве наш клиент знавал эту особу, и она была очень добра к нему. Нянчила его, когда работала у них в доме. Наш ныне покойный клиент в своем завещании указал, что хочет вознаградить ее, если она еще жива. Но настоящее имя этой женщины ему не известно. Ее все звали Одноглазой Мамочкой.
Собеседница Гарри изумленно покачала головой.
— Странное имечко. Не думаю, что когда-либо его слышала, — проговорила она. Затем замялась и чуть тише спросила: — Она что, черная?
— Думаю, да, — согласился Вагнер.
Женщина понимающе кивнула. Затем молча встала, повернулась и исчезла в маленькой комнатушке, которая находилась позади ее стола. До Гарри донеслись звуки голосов. Затем из кабинета вышел темнокожий мужчина, худой и высокий, лет примерно пятидесяти пяти, может, шестидесяти. В его волосах серебрилась проседь.
— Олдермен Геллер, — представился человек, — Лютер Геллер. Чем могу помочь?
Гарри достал из бумажника еще одну визитку и почти слово в слово повторил свой рассказ. Когда прозвучало имя Одноглазая Мамочка, веки Геллера чуть дрогнули. Едва уловимо, но Вагнер заметил. Он был не из тех, кто не обращает внимания на мелочи.
— Я ее знаю, — сказал член муниципалитета. — Вернее, знал. К сожалению, она скончалась.
Он лгал. Это было ясно по выражению его лица. Гарри, притворившись, что поверил, вздохнул и печально покачал головой.
— Жаль. А когда это случилось? — осведомился он.
— Три недели назад. Может, чуть раньше, — ответил Геллер.
— Совсем недавно, — скорбно констатировал Гарри, а затем вытащил блокнот и ручку. — А как ее звали? Нам необходимо ее полное имя для окончательного варианта завещания, когда его будет рассматривать суд по делам о наследствах, — спросил он.
— Кларисса Мэй Уинн, — сообщил олдермен. — Она была очень стара. Лет девяносто, не меньше.
— Ее похоронили на местном кладбище?
— Нет, — сухо произнес Геллер, и его глаза сузились. — Ее кремировали.
— Понятно, — сказал Вагнер. — А не могли бы вы дать мне копию ее свидетельства о смерти? Нам оно может понадобиться.
— Только через несколько недель. Боюсь, раньше не получится. Мы сейчас переносим все записи в компьютер. К сожалению, наш маленький городок вступает в двадцатый век, когда на дворе уже почти двадцать первый.
— А в прессе публиковалось сообщение о ее смерти?
Олдермен Геллер какое-то время пристально смотрел на Вагнера, затем ответил:
— Редакция «Газетт» примерно в полумиле отсюда.
— Как жаль, — проговорил Гарри, направляясь к двери. — Бедная женщина так и не узнает, как хорошо ее помнили.
— Мамочка в лучшем мире, — возразил Лютер Геллер, — я уверен, там, наверху, ей сообщат, если оно того стоит.
Гарри потребовалось всего лишь пять минут, чтобы добраться до офиса местной газеты, но когда он туда приехал, то понял, что Геллер предупредил сотрудников редакции по телефону. Вначале темнокожий клерк не мог найти ни одного номера, опубликованного в прошлом месяце, а потом сказал, что ему потребуется несколько дней, чтобы отыскать нужную информацию. Гарри терпеть не мог некомпетентность, но еще больше ненавидел, когда с ним обращались как с недоумком. Негр разрешил ему воспользоваться телефонным справочником — который все-таки нашел, — но там не было никого по фамилии Уинн.
Зато там был указан адрес Лютера Геллера.
Гарри отправился в черную часть города, проезжая мимо шин, матрасов и клочков земли с высохшей травой, усеянных пустыми пивными банками и бутылками из-под виски. Он нашел шлакоблочный коттедж Лютера, который был ненамного больше домов по соседству, зато выглядел значительно аккуратнее. Крошечный палисадник, огород, обнесенный забором, и американский флаг над дверью. Из-за безветренной погоды знамя безжизненно висело и казалось каким-то усохшим.
В нескольких метрах от входной двери в лютеровское жилище, под высоким кленом в шезлонге сидела привлекательная негритянка. Она читала книгу в мягкой обложке. Время от времени женщина делала глоток из розового пластикового стакана, а потом ставила его обратно на бурую, выжженную солнцем траву. Негритянке было около тридцати лет, но выглядела она уставшей, словно жизнь успела ее потрепать. Рядом с ней на жесткой, запекшейся от жары земле маленькая девочка шести или семи лет играла в камешки и что-то напевала себе под нос. Дочь и внучка Лютера, догадался Гарри. У них его глаза.