Она не знала, сколько времени провела с закрытыми глазами. Просто поняла, что в комнате кто-то есть. Она ощущала присутствие постороннего человека, чувствовала, что за ней наблюдают. Элизабет резко открыла глаза. Ей потребовался всего лишь миг, чтобы окончательно прийти в себя. Она бросила взгляд на часы — сон длился меньше пяти минут. Затем миссис Адамсон улыбнулась и похлопала ладонью по дивану, приглашая президента Соединенных Штатов сесть рядом. Джерри Бикфорд даже не шелохнулся.
— Я не одобряю, Элизабет. И хочу, чтобы ты знала.
— Да, Джерри, ты высказался вполне ясно.
— Это неуважение к должности президента. И к Тому, — сказал он. — Особенно по отношению к Тому.
— Мне жаль, что ты воспринимаешь все именно так. Я этого не хотела.
— Не понимаю, почему лорд Огмон имеет на тебя такое влияние. Я не знаю, что между вами происходит, но ему здесь не место. Не сейчас. Не сегодня.
— Нет никакого влияния, Джерри. И ничего не происходит. Просто для других жизнь продолжается. Уж ты-то понимаешь, что это всего лишь бизнес. И на таком высоком уровне нельзя допустить, чтобы смерть ему помешала. Даже смерть Тома.
Президент Бикфорд ничего не ответил, только пристально посмотрел на женщину, на которой был женат его лучший друг. Посмотрел так, словно видел ее впервые. А затем произнес:
— Машина ждет. Пойдем?
Лимузин притормозил у центрального входа в собор Святого Стефана. После того как в пуленепробиваемое окно автомобиля постучали, агент секретной службы открыл дверь. Линдсей Огмон ступил на мостовую и увидел, что из стоящей впереди длинной черной машины выводят Элизабет Адамсон. Их глаза встретились, и женщина печально кивнула. Подобающим образом. Тысячи людей уже выстроились вдоль улиц. Казалось, весь город вышел, чтобы посмотреть на вдову президента, и, когда она появилась из лимузина, неожиданно стало очень тихо. Никто не показывал на нее, не было слышно даже обычного гула толпы. Элизабет подняла голову, скользнув взглядом по своему народу. Улыбнулась грустной, исполненной скорби улыбкой, словно разделяя с людьми их боль, благодаря их за то, что они делят с ней ее горе. Великолепная улыбка, и магнат знал, что завтра фото Элизабет будет прекрасно смотреться на первых страницах газет всего мира.
Она неподражаема, вдруг понял лорд Огмон. На самом деле. Но и она не знает истинной подоплеки. Для Элизабет важно только то, что до необыкновенной возможности всего лишь рукой подать. Еще немного, и она обретет безграничную власть.
Однако даже ей не дано оценить подлинные масштабы власти. Ни ей, ни кому-либо еще. «Потому что власть — это я», — подумал Линдсей Огмон.
Удивительно, но эта мысль не доставила ему особой радости. Наоборот, Огмон ощутил какое-то сдержанное спокойствие. Игра почти закончена. Его самый доверенный сотрудник неизъяснимым образом не справился с заданием — и не с одним. Огмон потерял несколько ключевых фигур. И оказался лицом к лицу с неожиданно сильным противником. Тем не менее конец уже близок. И он, лорд Огмон, к нему готов, и потому, что бы ни происходило в дальнейшем, он выиграет. Как всегда.
Никому, и уж точно не Элизабет Адамсон, никогда не понять, как утомительно всегда выигрывать!
Элизабет была рядом с ним. Она протянула руку, и он принял ее. Лорд Огмон захотел принять участие в похоронной процессии, обратился с просьбой к Элизабет, и она все устроила. Магнат пошел еще дальше и попросил разрешения сопровождать ее. Забавно, но ему было приятно находиться с ней в такой момент. Все правильно. Они с Элизабет вместе затеяли это дело, видели, как сбываются мечты. И то, что они входят в собор рука об руку, двигаясь вперед, вполне уместно.
— Миссис Адамсон, — тихо произнес священник, — прежде чем начнется служба, епископ хотел бы встретиться с вами. Чтобы обсудить заключительные детали. Мать мистера Адамсона уже там.
Огмон начал было высвобождать руку, но священник заговорил снова, тихо и почтительно:
— Ваше присутствие, мистер Огмон, нисколько не помешает.
Элизабет кивнула, лорд взял ее руку, уже уверенней, и, следуя за священником, повел миссис Адамсон за кафедру. Они сделают последние распоряжения вместе.
Клирик проводил их внутрь. Элизабет ожидала, что священник выйдет, но он закрыл за собой дверь и остался с ними. Она увидела, как он кивнул Норе, которая с каменным лицом сидела в кресле посреди епископского кабинета, сложа на груди руки. Огмон подошел к пожилой женщине, осторожно поцеловал ее в макушку, бормоча соболезнования.
Мать Томаса Адамсона осталась равнодушной и к поцелую, и, если на то пошло, к самому присутствию лорда Огмона.
— Спасибо, отец Патрик, — поблагодарила она священника, который вернулся к двери, сцепив перед собой ладони.
Элизабет не отрываясь смотрела на священника, потрясенная до глубины души. Там, за стенами кабинета, она его не узнала, не обратила внимания. Как он сюда попал? Он не должен здесь находиться! Она повернулась к Огмону, но тот, опустив глаза вниз, стоял неподвижно.
— Где епископ? — спросила Элизабет. — Разве он не…
— Епископу Молони присутствовать здесь не обязательно, — холодно ответила Нора. — Это мой долг отдать последние распоряжения. Работа матери не заканчивается только потому, что ее мальчик…
Пожилая женщина не договорила, ее глаза наполнились слезами, и она покачала головой.
— Ну-ну, дорогая, успокойтесь, — произнесла Элизабет мягко. Она бросила взгляд на отца Патрика, затем снова на Нору Адамсон. — Мы пройдем через это вместе, вы и я. Все будет хорошо. Обещаю.
По щеке Норы медленно ползла слеза. Мать покойного президента вытерла ее, изо всех сил стараясь хранить самообладание. Элизабет заметила, что лицо свекрови непривычно раскраснелось. Она что, выпила?
— Я сказала ему. — Теперь Нора говорила медленно, ее хриплый голос дрожал. — Я все сказала моему Томми, когда он впервые встретил тебя. У тебя нет сердца. Я уже тогда это видела, может, потому, что я женщина, а мы лучше мужчин разбираемся в таких вещах. Говорю тебе, Лиззи, меня словно холодом обдало, когда ты вошла в комнату. Кровь в жилах застыла. Но Томми ничего не хотел слушать. Чему тут удивляться? Ведь он был влюблен. Впервые в жизни. А мой мальчик заслужил немного счастья. Бог свидетель, со мной-то он его почти не видел. И потому, поразмыслив, я решила оставить свое мнение при себе.
— Нора, — обратилась Элизабет к свекрови ласковым голосом. — Может, вам лучше прилечь?
Старуха продолжала, не обращая внимания на вопрос невестки:
— Прошли годы, и я подумала, что ты переменилась. Ты стала такой… холеной. Красивой, утонченной. И все в тебе души не чаяли, правда? Совсем как он. Господи, как он тебя любил!
— А я любила его. Мы с вами обе любили его. И обе потеряли, а теперь страдаем. Но какое отношение…
— Какое отношение это имеет к происходящему? — перебила Нора, поворачиваясь к Огмону. — Вы ведь знаете, сэр, не так ли? Вы все знаете.