Донна Херш, жена Леонарда, не имела никакого отношения к расследованию. Она преподавала в начальной школе. Марша видела ее будущее как на ладони: Донна останется без работы на год или больше, ей все надоест и станет скучно, и уже к Рождеству она забеременеет и будет готова осчастливить мир еще одним адвокатом. Если расследование затянется, она нарожает целый класс детишек.
Дом, который Марша показывала супружеской паре, только что освободился. Очень странно, но предыдущий жилец исчез, не сказав никому ни слова, и даже не забрал залоговый взнос и уплаченную вперед арендную плату. Впрочем, недвижимость была в превосходном состоянии. Все цело, блестит и сияет. Ничего не пропало.
Супруги Херш осматривали третий дом подряд, и Марша чувствовала, что Донне не терпится найти жилье себе по вкусу. Она уже готова принять решение. Этой женщине требуется место, где можно пустить корни.
— Предыдущий жилец был просто без ума от соседей, — солгала Марша. Того мужика она почти не знала. — По-видимому, тут настоящая община.
Марша завела клиентов в переднюю дверь и сейчас наблюдала, как Донна Херш оценивающим взглядом окидывает просторное помещение, гладит рукой по нежно-голубым обоям холла и воркует:
— Мне нравится! Кажется, это то, что нам нужно.
Они прошлись по всем комнатам, и Марша знала, что с каждой минутой клиенты все больше и больше склоняются к мысли об аренде именно этого дома. В каждой спальне они обсуждали, какую именно мебель они привезут из Нью-Гемпшира и куда именно поставят. Оба слегка нахмурились в небольшой ванной комнате, зато одобрительно кивнули, увидев удобную ванну. Ей понравилась столовая, совмещенная с кухней, а он решил, что в пристройке можно устроить прекрасную телевизионную комнату и кабинет.
К тому времени, когда они наконец добрались до кухни, прошел почти час. Донна провела пальцем по поверхности кухонного шкафчика, улыбнулась Марше и произнесла:
— Мы согласны.
Марша вознесла небесам краткую молитву. Она не любила искушать судьбу и потому поблагодарила того, кто наверху, кем бы он ни был. Затем начала объяснять супругам Херш условия контракта — оплата вперед за два месяца, залоговый взнос в размере месячной оплаты, минимальная гарантия сроком на полгода… Она подняла глаза на Донну и заметила, что та, нахмурившись, смотрит в угол кухни.
— Что-то не так? — спросила Марша.
— Я уверена, в рекламном проспекте говорилось, что здесь есть холодильник. Даже точно называлась марка — «Саб-Зиро». Я точно помню, потому что хотела такой еще дома…
— Конечно. Там именно так и написано. Превосходный «Саб-Зиро». Он стоит… стоит…
Марша повернулась и сама нахмурила брови. Холодильника не было.
— Странно, — произнесла она.
— Вся бытовая техника должна идти вместе с домом. В любом контракте на аренду это указано, — заметил Леонард Херш.
— Совершенно верно, — отозвалась Марша, все еще пытаясь сообразить, куда мог исчезнуть огромный «Саб-Зиро» из нержавеющей стали. — И я даю гарантию, что, когда вы въедете в дом, здесь будет стоять точно такой же холодильник или равноценный ему.
— Вы уверены?
— Совершенно.
Донна Херш широко улыбнулась.
— Ну тогда, как я уже сказала, мы согласны.
Марша Чернофф объяснила супругам, что нужно сделать, прежде чем вселиться. Только далеко не так безукоризненно, как обычно. Она забыла сказать об оплате коммунальных услуг и даже о том, что они обязаны предупредить о выезде из дома за три месяца. Мысли Марши были далеко.
Она думала: «Кому, интересно, пришло в голову вломиться сюда и стащить холодильник?»
Sapientia. Pax. Deus.
Эти слова выгравировали на арке из темного красного дерева над дверью, которая вела в простую, грубо построенную часовню.
Мудрость. Покой. Бог.
Отец Патрик Дженнингс смотрел на эти слова и молился всем сердцем, чтобы в один прекрасный день понимание их истинного значения вернулось к нему. Когда молитва закончилась, он поднял глаза еще выше, к облачному небу. Священник печально улыбнулся набежавшей тучке и подумал: «Дьявол, сейчас бы мне понять хоть одно из них!»
На какое-то время он повернулся к часовне спиной, чтобы бросить взгляд на местность, где располагался монашеский приют Святой Катерины Генуэзской — двадцать четыре акра земли, покрытой роскошными лесами в Блэк-Маунтинс — Черных горах округа Янси, штат Северная Каролина. Отец Патрик уже бывал здесь. Когда ему предложили перебраться в Вашингтон, он уложил все пожитки на заднее сиденье машины, покинул Маркетт и направился к югу. Он провел в приюте неделю, спал на жесткой узкой кровати в одной из трех лишенных всяких удобств общих спален, гулял по территории, рубил дрова, думал и молился. Много километров он прошел пешком в ту неделю. Он видел старые захоронения индейцев-чероки, сохранившиеся с конца семнадцатого века. Спускался в городок Эшвилл к могиле писателя Томаса Вулфа. И даже наполовину взошел на гору Митчелл, самый высокий пик к востоку от Миссисипи. Восхождение было великолепно, но тропа слишком ненадежна, он оступился и растянул лодыжку. Отец Патрик дал себе слово, что когда-нибудь вернется сюда и дойдет до самой вершины, чтобы искупаться в ледяном потоке и послушать рев легендарного водопада.
Об этом волшебном месте Патрику поведал его наставник, отец Тадеуш Джойс. Сам он приезжал сюда в юности, будучи еще молодым священником. Теперь же, оставив преподавание, он возглавлял приют. Устанавливал правила, наставлял тех, кто в этом нуждался, проводил дни в благочестивых размышлениях. Когда отцу Патрику понадобилось убежище, он без колебаний отправился именно сюда. К единственному человеку, с кем хотел поговорить.
Но до разговора дело так и не дошло. Отец Патрик целыми днями молчал. После той леденящей душу исповеди, которая словно повергла его в пучину мутного бушующего моря, ему хотелось только тишины. Казалось, все произошло давным-давно. Как будто в далеком сне. Но отец Патрик знал, что это был не сон. С тех пор как священник, спотыкаясь и пошатываясь, вышел из своего любимого собора, он не мог больше ни о чем думать. Он мало спал и почти ничего не ел.
Мир отца Патрика перевернулся, и только молчание не давало ему рассыпаться окончательно.
Отец Патрик считал, что имя святой Катерины очень подходит приюту. В свое время святая Катерина как могла избегала общения с Богом. Вела светскую жизнь, которая не принесла ей ничего, кроме опустошения и неудовлетворенности. И потому она ушла от мирской суеты, посвятив себя уходу за больными и немощными. Люди, которые приходили в приют, посвященный ее памяти, нуждались в возрождении чувства единения с Господом. Чувства единения с собственной душой.
Отцу Патрику нужно было не только вновь обрести веру в Бога. Он не знал, что ему делать.
Он подышал на ладони — даже летом холодный горный воздух пробирал до костей — и шагнул в часовню. Там было почти темно, только слабый свет пяти десятков расставленных свечей пробивался сквозь мрак. На какой-то миг отцу Патрику показалось, что часовня пуста, но потом он услышал шорох, легкое покашливание и увидел, как его наставник поднимается с передней скамьи.