— Почему? — в один голос воскликнули Лена с Розумом.
— Потому что он получил тяжелое отравление газами на фронте и с осени 1916 года находился в Швейцарии на излечении. И ни разу в Россию, тем более в восемнадцатом году, не возвращался. У него были поражены легкие. Практически остался инвалидом. Он лечился в Швейцарии с 1916-го по 1920 год. Там в то время были лучшие пульмонологи в мире. Они его поставили на ноги.
Лена и Розум переглянулись.
— А вы никакого другого Станислава не знаете в вашей семье или среди друзей?
— Нет, сожалею, но никого припомнить не могу.
— Архип в письме называет его «наш милый Стасик».
— Ну, это точно не мой отец. Они, конечно, были в хороших отношениях, но «наш милый Стасик» — это уж слишком. Так он называть его не мог.
* * *
— Ты знаешь, Лешка, — призналась Лена Розуму в самолете на обратном пути в Москву, — что-то я уже устала от этих каратаевских тайн. Чувствую себя, будто меня всю выжали.
— Ничего, у тебя болезненная реакция на неудачи. Это естественно.
— Нет, Розум, больше тебе в эти исторические поиски меня втянуть не удастся. Я этим высшим светом сыта по горло, — продолжала сердиться Лена.
Розум погладил ее по голове и поцеловал в розовое ушко, аппетитно торчащее из густых каштановых волос.
Москва, осень, 2005 г.
В Москве их ждал сюрприз. Позвонила Эмилия и сообщила, что прилетает в конце сентября. Спросила, можно ли ей у них остановиться вместе с Аркадием. Жить в московских гостиницах она панически боялась.
— Это что же, она медовый месяц у нас решила справить? — недоуменно посмотрела Лена на Розума.
— Да ладно тебе. Ну боится человек. Ты бы тоже боялась на ее месте.
— Что-то ты ее слишком рьяно защищаешь, Розум.
— Ну, не ревнуй, Ленка. Я же сухопутный офицер, а Аркадий морской. Моряки в дамских делах всегда верх у пехоты берут.
В пятницу утром Аркадий Половцев позвонил с вокзала.
— Доброе утро, Лена, — извиняющимся голосом поздоровался кавторанг. — Лена, я буду ужасно себя чувствовать, если я как-то вас стесню. Вы уж меня пожалейте, скажите правду. Я знаю, что Эмилии с ее напором отказать невозможно. Она не очень представляет себе наши реалии. Вбила себе в голову, что мы будем жить только у Розума. Прямо молится на него и хочет жить только под его личной охраной.
— Ну, вообще-то Алексей ее родственник, и она вправе надеяться на его помощь и защиту. Что же касается наших реалий, капитан, то они вполне позволяют нам принять вас у себя. Тем более что мы сейчас в основном на даче живем.
— Ну вот, я так и знал, — продолжал комплексовать Половцев. — Это мы вас выселили.
— Послушайте, капитан, я сейчас на вас рассержусь. А вам разъяренную родственницу иметь ни к чему. С вас одной Эмилии за глаза хватит.
— Да уж, Эмилии хватит, это точно.
— Ну вот, так что приезжайте немедленно. Мы из-за вас сегодня в Москве остались ночевать, а вы капризничаете. Давайте быстрей, а то мы без вас обедать не садимся.
За столом Розум достал запотевшую бутылку «Русского стандарта», и после нескольких рюмок гость начал оттаивать, хотя и продолжал извиняться за беспокойство.
Розум подшучивал над стеснительным капитаном.
— Ты мне скажи лучше, Аркадий, как ты баронессу заарканил? Там же в Крыму столько баб на пляже, глаза разбегаются, а ты — раз и безошибочно, с первой попытки склеил баронессу.
— Да ладно вам, — отбивался кавторанг, — тоже мне, нашли донжуана. Да я если бы знал, что она баронесса, я б и близко к ней не подошел. А тут продавщица, я и решил познакомиться.
— Ну а с продавщицами ты запросто, — засмеялся Розум. — По всем правилам военно-морского искусства. Атакой с ходу. Молодец, капитан.
— Ну что ты, Лешка, пристал к человеку? Аркадий, вы ешьте, не обращайте на него внимания.
— Нет, Лена, ну мне же действительно интересно, как он в продавщице баронессу распознал.
— Это не я, а Пашка, мой племянник. Мы с ним на пляже были, а на обратном пути решили кофе попить. Ну, он мне, пока мы в очереди стояли, все уши прожужжал. Смотри, какая продавщица вежливая, прямо актриса из сериала.
— Ну и ты, конечно, шанса не упустил.
— Выходит, не упустил, — сдался Половцев.
— Слушай, Аркадий, так вы же и виделись с ней всего-то один день? — продолжал наседать Розум.
— Ну да, больше увидеться не довелось. Только по телефону разговариваем каждый вечер. Она меня к себе все время зовет. А мне нельзя, я подписку давал. Вот и маемся. Решили хоть в Москве встретиться. В Крым ехать она отказалась наотрез.
— Ну, здесь я как раз с ней вполне солидарна, — поддержала родственницу Елена. — Я бы на ее месте после всего этого кошмара и шагу не сделала восточней немецкой границы. Еще удивляюсь, как она на Москву решилась. Любит она вас, Аркадий.
— Прямо не знаю, — вздохнул Половцев, — что теперь будет.
Назавтра утром они втроем поехали в Шереметьево встречать Эмилию.
Баронесса появилась в коротком темно-вишневом платье, плотно облегающем ее безупречную фигуру. За кажущейся простотой покроя Лена безошибочно угадала один из ведущих домов моды. Лена смотрела на гостью, удивленная переменой, которая явно произошла с баронессой. С лица баронессы исчезла недовольная гримаса, глаза сверкали, и вся она помолодела лет на двадцать.
«Да она же вся светится изнутри, — внезапно поняла Лена. — Вот что любовь с людьми делает».
— А тебе гражданский костюм больше идет, — ворковала баронесса, целуя Аркадия. — Ты по мне скучал?
— Ни о чем другом говорить не может. Только о вас, — засвидетельствовал Розум.
— Алексей, мы же еще в прошлый раз договорились, что будем на ты. Мы же родственники. Правда, Лена? — Баронесса просяще посмотрела на Лену, ища поддержки со стороны племянницы.
— Конечно, Эмилия, дай-ка я тебя тоже поцелую, а то все капитану достанется.
В машине Эмилию с Половцевым посадили на заднее сиденье, и они всю дорогу нежно шептались, тесно прижавшись друг к другу.
— А я, между прочим, соскучилась по Москве, — неожиданно призналась Эмилия Лене, сидевшей на переднем сиденье.
— По этим коробкам? — хитро спросила Лена.
— О, эти, как ты говоришь, коробки прекрасно вписываются в архитектуру свободного пространства широких проспектов. Вот представь себе здесь какие-нибудь вычурные здания. — Баронесса показала рукой на мелькавшие за окном машины виды Ленинградского проспекта. — Они были бы тут совершенно неуместны.
— Да? А мне эта архитектура больших проспектов всегда казалась какой-то казарменной и безликой.