— Меня прооперирует доктор Френдли. Он говорит, что у меня есть шанс.
— Какой еще, блин, доктор Френдли?
— Знаменитый хирург!
— Он оперирует в Манхэттенской католической больнице?
— Во всех городских больницах. Ему помогают его ученики.
Мой пейджер подает голос. Я нажимаю на кнопку запрета.
— Вместе мы с ним прорвемся, — говорит Скилланте.
Я даю ему оплеуху. Почти символическую.
— Заткнись, — говорю. — Сам загибаешься и хочешь прихватить меня с собой? Давай отбой своему дружку-приятелю.
— Нет, — тихо отвечает он.
И тут же получает оплеуху посильнее.
— Послушай, кретин, — говорю я. — Твои шансы выжить и так близки к нулю. Не вынуждай меня раньше времени отправить тебя на тот свет.
— Ты этого не сделаешь.
— Почему? Разве это что-нибудь изменит?
Он хотел что-то сказать, но только заморгал. Снова открыл рот. И вдруг заплакал. Спрятав лицо, он свернулся в позе зародыша, насколько это ему позволяли все эти провода.
— Я не хочу умирать, Медвежья Лапа, — произнес он сквозь слезы.
— Твоего согласия никто не спрашивает, так что можешь заткнуться.
— Доктор Френдли говорит, что есть шанс.
— Он имел в виду, что есть шанс прокатиться с ветерком на «Шэдоу Форде». [27] — Опять мой пейджер подает голос, и я опять вырубаю звук. — Твои «шансы» — это пятьдесят процентов на то, чтобы выжить после операции, и десять на то, чтобы протянуть еще пять лет. Но, скорее всего, ты загнешься еще до наступления лета.
Скилланте по-обезьяньи вцепился в мою руку:
— Медвежья Лапа, ты мне поможешь?
— Попробую. Дай отбой своему приятелю.
— Мне только пережить операцию.
— Я же сказал: попробую. Дай отбой.
— Если я живым выйду отсюда, слова никому не скажу, обещаю. Могила. А жить вечно я не собираюсь.
— Эй! Что за разговорчики? — раздался голос за моей спиной.
В палату вошли двое. Врач-ординатор — долговязый, усталый на вид, в операционной одежде, и второй — жирный кот пятидесяти пяти лет. Я их видел в первый раз. Жирный, пышущий здоровьем кот демонстрировал тот еще зачес: длинная прядь, несколько раз уложенная вокруг плеши. Но интересно было не это.
Куда интереснее был его короткий, до бедер, лабораторный халат в заплатах с названиями лекарств, что-то такое в стиле NASCAR. [28] Кожаных заплатах. И каждая, прошу заметить, имела непосредственное отношение к соответствующей части тела. Зозоксазокс — поверх сердца, ректилий — в области сигмовидной прямой кишки и так далее. А над промежностью, разрезанной надвое полами халата, красовался небезызвестный логотип пропулсатила, средства для восстановления эрекции.
— Потрясный, — говорю, — халат.
Кот взглянул на меня, пытаясь определить, нет ли в моих словах издевки, но я и сам не понимал, а уж он тем более. Поэтому он ограничился вопросом:
— Вы из медперсонала?
— Да.
— Я доктор Френдли.
Вот те на. Если бы этот тип был автомехаником, я бы не доверил ему свою машину.
— Этого пациента я забираю на предоперационное обследование, — заявил он. — Проверьте его на готовность.
— Он готов, — отвечаю. — Про НПР даже слышать не хочет.
Доктор Френдли опустил руку мне на плечо. А маникюрчик-то что надо.
— Конечно не хочет. И не стоит лизать мне задницу. Не отбивайте хлеб у моих подчиненных.
Я молча на него глянул.
— Если вы мне понадобитесь, я вас вызову по пейджеру, — сказал он.
Я мысленно искал предлог, чтобы остаться, и не находил. Во-первых, когда доктор Френдли повернулся ко мне спиной, меня отвлекла заплата в области почек, рекламировавшая маринир; а во-вторых, мне мешал сосредоточиться резкий запах, исходивший от его врача-ординатора.
Наконец сообразив, я обернулся и увидел воспаленные глаза и синяки под ними.
— Хирург-призрак?
— Ага, — ответил он. — Спасибо, что дали мне поспать.
Запашок был тот еще.
— Постарайся не окочуриться до моего возвращения, — бросил я на ходу Скилланте и вышел из палаты.
Я покидаю Анадейлское крыло под пронзительный вой в моем левом ухе.
Я пытаюсь представить, какой совет дал бы мне профессор Мармозет, [29] «Мудрейший из Мудрых».
У меня почти срывается с губ: Профессор Мармозет!!! Что же мне делать, блин???
Я мысленно вижу, как он качает головой. Чтоб я знал, Ишмаэлъ. [30]
Ёпт. Я достаю свой мобильный, произношу вслух «Мармозет» и нажимаю на кнопку быстрого набора.
Проходящая мимо медсестра говорит:
— Здесь нельзя пользоваться сотовыми телефонами.
— Само собой, — соглашаюсь я.
В трубке неожиданно хриплый и такой сексуальный женский голос произносит:
— Привет. Я «Файрфокс», автоматическая служба секретарей-телефонисток. Кто вам нужен?
Этакий зов влагалища.
— Мармозет.
— Профессор Мармозет не берет трубку. Поискать его?
— Да, — говорю я этой шалаве.
— Пожалуйста, назовите свое имя.
— Ишмаэль.
— Минуточку, — отвечает «Файрфокс». — Не хотите ли послушать музыку, пока ожидаете у телефона?
— Засунь ее себе знаешь куда, — говорю ей.
Но моя шутка пропала даром. В трубке уже звучит песня Стинга.
— Я не смогла его найти, — через какое-то время снова прорезается «Файрфокс». — Оставите сообщение?
— Да. — Обидно до слез, что приходится вести беседу с этим чудовищем.
— Пожалуйста. Можете начинать свое сообщение.