Потом корабль захватили арабы, но участь пленников не изменилась. Еще три года (к этому времени их осталось только четверо — самых крепких) англичане впахивали на сарацин, а потом появились мы.
Всех освобожденных «галерников» приняли, как уже сказано, на испытательный срок. Проверка показала — большая часть ребят умеет пользоваться боевым железом весьма средне. Но Дикон и еще один англичанин — Уилл, оказались отличными стрелками из лука, двое из византийцев очень недурно рубились, а незаконопослушный мусульманин Юсуф вообще оказался местным «рыцарем» — сыном какого-то шейха, неудачно восставшего против начальства.
Вертеть весло, естественно, умели все освобожденные. Правда, разговаривать с ними было пока затруднительно: датского не знал никто. Словенского — тоже. Так что общались по сложной схеме: я с англичанами — по-английски (благодаря моей рабыне-англичанке, я неплохо болтал на его средневековом диалекте), а уж англичане — с остальными — по-арабски или по-гречески.
Короче, по две смены на каждый кораблик — набрали. Теперь следовало решить с ремонтом.
Африканский берег, ввиду которого произошла наша морская баталия, выглядел неаппетитно: песок и камни. Однако логика подсказывала: где-то неподалеку есть места и получше. Галеры, напавшие на наш кнорр, вышли в море после шторма. Вдобавок далеко от «базы» они не уплывали: гребцов можно и не кормить денек другой, однако поить надо много и регулярно. Без воды в такую жару даже в теньке лежать затруднительно, а уж на солнышке веслом ворочать…
Гадать не стали. Ярл скомандовал, Ульфхам выбрал среди пленников особь понежнее и помясистее, взял «шкуросъемный» ножик — и через десять минут мы получили подробный маршрут следования.
Городишко был расположен грамотно: внутри залива, формой напоминающего улитку с выпущенным хвостиком. Подход охраняла мелкая каменная крепостица, судя по архитектуре, возведенная еще до арабов. Войти в гавань можно было лишь через контролируемое древней цитаделью узкое горлышко и строго по форватеру. Впрочем, вода в заливе была достаточно прозрачна, чтобы в хорошую погоду можно было разглядеть на песке след камбалы.
Нынче как раз распогодилось.
Однако входить в залив под обстрелом желания не было, поэтому наши пошли на хитрость.
Первой теперь шла уцелевшая галера. На ее носу стоял я — в прикиде арабского командира. Ну, мне изображать ряженого не впервой.
За мной — разговорчивый толстячок, которому временно вернули его собственные вещички. А около него — облаченный в сарацинские латы Дикон — для контроля арабского диалога.
За нашей галерой следовали «трофеи» — драккар и кнорр, а за ними, на буксире, вторая галера, попорченная.
На корабельных палубах тоже было всё путем. Во всяком случае мы все на это очень надеялись, потому что сверху наши корабли — как на ладони…
Впрочем, мы не стали переть в залив среди бела дня. Дождались, когда солнышко коснулось горизонта.
Сверху нам что-то проорали… вопросительное.
Толстенький араб проверещал в ответ, что, мол, всё замечательно. Трофеи везем.
Ничего в нас сверху бросать не стали. Радует.
Отличная гавань. Тихая. Лодочки-кораблики. Что-то вроде дока. Причалы. Каменные. На одном — группа товарищей. Толстый дядька под зонтиком. Свита. Оружных только двое. Если не считать самого дядьки, а его в силу возраста и телосложения можно не считать. Остальные — рабы. Интересно, на хрена ему зонтик, если солнце уже полчаса как спряталось за скалами?
Высадка. Я спрыгнул первым. Зря. Здесь так не принято. Толстячок под зонтиком аж шарахнулся от неожиданности. Но тут же сунулся ко мне, залопотал по-арабски.
Классный все же из меня актер: то шевалье французский, то боевой сарацин…
— Иншалла! — бросил я, проскакивая мимо толстяковых объятий.
А еще я — полиглот.
Наши посыпались на причал. Лишь немногие — в арабском прикиде, остальные — в своем собственном. Но — сумерки. Сверху уже наверняка ни хрена не видно. А нам надо именно наверх.
Меня обогнали. Скоростной бег по лестнице — не мой вид спорта. Я оглянулся. Толстячок и его свита потерялись в толпе «десантников».
Насчет толпы я преувеличил: сейчас в распоряжении Хрёрека меньше сотни бойцов. Зато каких…
Пока я доковылял до верха, меня обогнали человек пятьдесят.
Когда я, запыхавшись, добрался до ворот маленькой крепости, она уже пала. Внутри хозяйничали викинги. Гарнизон частью вырезан, частью пленен. Да и было их тут всего человек сорок. Остальные — обслуга.
А вообще неплохая крепостица. Несколько камнеметалок, порядочный запас стрел, смола и прочие сюрпризы. Войди мы в залив под гордым флагом Сокола, тут бы нам и кирдык. Наверняка все баллисты-катапульты отлично пристреляны.
Одно плохо — казны в крепости не оказалось. Так, пара пригоршней серебришка — личное имущество побежденных.
Зато денежки нашлись в самом городке. Во дворце местного, так сказать, «губернатора», того жирняя, который порывался меня обнять на пристани. Хорошо, что не обнял. А то бы наверняка зарезать попытался. Все-таки папа убитого мной арабского командира. Наверняка ему было бы обидно обнаружить внутри знакомых доспехов совершенно постороннего человека.
Там, во дворце, под сенью пальм, под журчание искусственных ручейков мы и заночевали. Во всяком случае я оказался в числе счастливчиков, которым выпало спать. Да не одному, а с ласковой смуглой девочкой, готовой буквально на все, лишь бы с ней не сделали ничего плохого.
Я и не сделал. Да и остальные не очень бесчинствовали. Тяжелый был день. Лучше бы поспать… Но уж больно мы все истосковались по женскому обществу. Хватило, впрочем, на всех. У толстяка в гареме обнаружилось пятьдесят шесть женщин. Ну на хрена ему столько? Тем более что, как позже выяснилось, арабский вельможа предпочитал молоденьких мальчиков. То есть мало что пидорас, так еще и педофил. Впрочем, женщин он тоже пользовал, поскольку помимо жен в гареме обитали еще и его дочери. Целых одиннадцать. Одна из них мне и досталась. Честно. По жребию.
Славная девчушка. Первый раз — с мужчиной. Но уже не девственница. Гарем, однако. Райские птички. Живут, чтобы наслаждаться и «наслаждать» других. Но — счастливы. Женщина в исламском мире — недочеловек. Птичка. Или кляча для пахоты. Птичкам — лучше. Особенно, если исхитрится родить сына, который поднимется наверх и маму родную не забудет. Птичкам — лучше, однако гарем — еще то местечко. Из мужиков — один хозяин. Соло. На всю стайку. И евнухи, в обязанности которых входит… Ох и много чего входит в их обязанности, однако за пределы гарема это «всё» не выходит никогда. Птички — они петь любят. Да только — некому. Жены — навсегда в одной клетке. Дочери же со временем разлетятся по другим гаремам. Куда папа продаст, туда и полетят. Но — счастливы. Много ли птичке надо?