— Жаль, что вас не было.
Она проверила листок с моими назначениями.
— Может, в следующем году.
— Вы в этом как-то участвовали? — полюбопытствовал я. — Ну, то есть наверняка же надо было заполнить кучу бумаг — разрешения, отказ от ответственности, всякое такое.
— Больничной администрации действительно пришлось выработать определенную позицию, — призналась Нэн. — И потребовать гарантий по многим вопросам. А вдруг кто-нибудь получил бы пищевое отравление?
— Даже не представляю, чтобы Марианн Энгел сама разбиралась с бумажками.
— Я была связующим звеном между ней и администрацией, — отозвалась Нэн. — Однако лишь потому, что думала о пользе всех пациентов. Не только о вас.
— Спасибо. Я знаю, Марианн Энгел вам не очень нравится.
Доктор Эдвардс слегка выпрямилась.
— По-моему, она прекрасный человек!
— Но вот в ее способности ухаживать за мной вы сомневаетесь.
— Мои сомнения мало значат.
— Нет, много! — заявил я. — У вас красивый свитер. Идете развлекаться?
Она опустила глаза, как будто забыла, что на ней надето. Получилось неубедительно.
— Пусть моя личная жизнь останется личной.
— Вполне справедливо, — отозвался я. — Почему вы стали врачом?
— Это личный вопрос.
— Нет, — поправил я. — Я спрашиваю о профессии.
Нэн склонила голову набок.
— Причина не отличается оригинальностью. Чтобы помогать людям.
— А я думал, некоторые идут в медицину ради денег, — протянул я. — Почему ожоговое отделение? Есть же работа полегче.
— Мне здесь нравится.
— Почему?
— Когда пациенты выписываются отсюда, это… — Нэн запнулась, подбирая слова. — Когда я была интерном, меня учили относиться ко всем здешним пациентам так, как будто они уже мертвы. Понимаете, это такой прием — ведь большинство больных с тяжелыми ожогами умирают в первые несколько дней. Но если с самого поступления в больницу считать человека мертвым, а потом ему каким-то образом удается выдержать…
— Можно притвориться, что вы только спасаете людей и никого не теряете, — высказался я. — И как, работает?
— Иногда я это место ненавижу…
— И я тоже. — Мне захотелось взять Нэн за руку, но я не рискнул и вместо этого сказал: — По-моему, вы замечательный доктор.
— Я эгоистка. Мне просто хочется постоянно видеть, как люди выписываются. — Она подняла голову и снова взглянула мне прямо в глаза. — Вам кто-нибудь рассказывал, что у вас сердце два раза останавливалось во время срочных операций?
— Нет. Надо полагать, потом оно опять начинало биться.
— Так не всегда бывает.
— Я собираюсь переехать к Марианн Энгел.
— Я просто не хочу, чтобы вы ошиблись теперь, когда уже проделали такой путь.
— Если я к ней не поеду, то даже не представляю, для чего вы спасли мою жизнь.
Нэн обдумала мое заявление.
— Я не умею спасать жизнь. Максимум, что я могу, — помочь некоторым людям не умереть до срока. И даже это не всегда удается.
— Ну, — заметил я, — я-то по-прежнему здесь.
— Верно. — Нэн взяла меня за руку, но тут же отпустила и пошла к выходу.
В дверях вдруг обернулась и добавила, хотя как будто не собиралась:
— Я встречаюсь с бывшим мужем, выпьем по стаканчику бренди. Поэтому и свитер надела.
— Не знал, что вы были замужем.
— Была когда-то. — Она замешкалась в дверях, неловко дергая ручку. — Мой муж хороший человек, мы просто не подходили друг другу. Случается…
После Нового года Марианн Энгел еще решительнее взялась участвовать в моих реабилитационных занятиях. Меня обучали искусству чистить зубы, застегивать рубашки и пользоваться разной утварью, оттачивая НПЖ — Навыки для Повседневной Жизни — и готовя к выписке. Всякий раз, когда я пытался действовать здоровой рукой, Саюри меня укоряла.
«Пусть это и проще сейчас, — говорила она, — но если вы будете продолжать в том же духе, со временем ваша поврежденная рука зачахнет и ослабеет».
Даже простейшие действия требовали тренировки.
Также был запланирован курс обучения купанию — еще одному действию, которое мне придется выучить заново. Я испытывал естественную неловкость, представляя, что Марианн Энгел будет наблюдать и это. Хоть она и помогала почти во всех аспектах реабилитации, при перевязках все же еще не присутствовала. Ей было известно, что пениса у меня больше нет, но она этого еще не видела. Когда я перееду к Марианн Энгел, именно она станет помогать мне принимать ванну, а эта процедура предполагает раздевание. Все равно я был не готов к тому, что она увидит этот мой специфический недостаток.
Мы пришли к компромиссу. Хотя Саюри думала, что лучше бы Марианн Энгел с самого начала принимала участие в тренировках, первые несколько купаний мы проведем без нее, чтобы дать мне больше времени свыкнуться с ситуацией.
Грегор был в полном восторге после вечера с Акиро Куросавой и Саюри Мицумото.
Он потчевал меня рассказами о том, чего они накупили в киоске (попкорн + лакричные палочки) и как Саюри не понравилась лакрица (очевидно, культурный феномен, поскольку большинству японцев вкус ее напоминает отвратительные китайские лекарственные снадобья); как они случайно соприкоснулись пальцами, одновременно потянувшись за попкорном; как держались за руки, когда попкорн был съеден; как Грегор ни о чем не мог думать — лишь о том, что пальцы у него все в масле; как молился, чтобы Саюри не подумала, будто ладони у него потные; как вытер руки о штаны, чтобы не обидеть ее жирным прикосновением; как до самого конца вечера на штанах его темнели четыре масляные полоски; как он был уверен, что она сочтет эти полоски признаком отвратительной нечистоплотности, и так далее. Все это было очень мило. Грегор не упустил ни единой детали, кроме самой незначительной — названия фильма.
На прощание Саюри согласилась поужинать с Грегором в «Распутине» в следующие выходные.
Марианн Энгел вкатила мое кресло-каталку в зал, заполненный интернами. Саюри представила меня всем собравшимся, а потом задала, казалось бы, невинный вопрос:
— Кто я, по-вашему?
Интерны стали переглядываться, чувствуя подвох. Молодой человек из задних рядов рискнул предположить, что Саюри, очевидно, физиотерапевт. Она расплылась в широченной улыбке и покачала головой:
— Сегодня я портной. Очень важно правильно снять мерки, потому что костюм, который мы изготовим, будет носиться круглые сутки, в течение целого года.
Саюри достала сантиметровую ленту и пригласила желающих помочь. Два интерна шагнули вперед, и все вместе они стали прилаживать обрезки ткани, из которой делают компрессионную одежду, к моим членам. Процедура заняла больше времени, чем я ожидал, главным образом потому, что интерны испытывали исключительную неуверенность. Саюри терпеливо отвечала на все их вопросы, и было понятно, что она не просто хороший учитель, но еще и получает удовольствие от своей работы. Когда мерки были сняты, Саюри пылко воскликнула, что дальше — первый оттиск для маски из плексигласа, которую мне придется носить, а это гораздо сложнее!