Коффин нащупал трещину на внутренней стороне ручки. «По крайней мере я в состоянии сублимировать свои навязчиво-маниакальные желания», — подумал он, посмотрел на брошенную газету и разгладил ее рукой.
«Общество Малевича» занимало небольшой беломраморный особняк на рю Израиль, зажатый между двумя большими зданиями. Подходя к деревянной, обитой латунью двери, инспектор Жан-Жак Бизо подумал, что тот похож на кусок свадебного пирога.
Он толкнул дверь, но безуспешно. Попробовал еще раз — результат тот же самый. Слегка обескураженный, он надавил плечом. Потом постучал. Никакого ответа. Может быть, они еще не начали работу? Бизо взглянул на часы. Десять утра. Слегка согнувшись, он заглянул в длинное узкое окно рядом с дверью. Внутри кто-то сидел за столом. Значит, они не закрывались на ночь.
Бизо уже хотел постучать снова, но тут дверь приоткрылась и на улицу выглянула молодая женщина в темном костюме. Она была на голову выше инспектора и обладала гораздо более привлекательной внешностью.
— Что вам угодно, месье?
— Бонжур, мадемуазель. Разрешите представиться — Жан-Жак Бизо. Я звонил вам. Я из сыскной полиции и расследую дело о похищении картины из этого здания.
— Ah oui. Merci, monsieur, entrez, s'il vous platt. [20]
Женщина отступила в сторону, пропуская Бизо. Сверкающий белый мрамор вестибюля, зеркала в золотых рамах и богатство отделки как-то не вязались с репродукциями картин Малевича, развешанными по стенам. Бизо пришел в восхищение. «Неплохо бы купить пару штук», — подумал он, но потом понял, что это не репродукции.
— Бонжур, месье. Вы, я вижу, любите Малевича.
Бизо чуть не свернул толстую шею, косясь на грудь под сиреневой блузкой. Потом поднял глаза повыше. Красивая, но слишком деловая. Волосы стянуты в узел. Такие обычно делают карьеру, но личной жизни у них никакой. Во всяком случае, так говорят.
— Меня зовут Женевьева Делакло, — представилась женщина, протягивая руку.
Бизо не сразу это заметил, но потом торопливо пожал ее.
— Инспектор Жан-Жак Бизо. Я здесь по поводу…
— Да, месье. Я знаю, почему вы здесь. Это такая потеря. Вам показать место, где она висела? Впрочем, извините. С чего бы вы хотели начать?
— Мадам Делакло, вы…
— Я вице-президент и главный эксперт «Общества Малевича». В мои обязанности входит распознавать подделки и неправильные атрибуции, способные повредить репутации Малевича. Этим я в основном и занимаюсь.
— А чем еще? — спросил Бизо, пытаясь справиться с резинкой на своей записной книжке, не позволявшей ее открыть.
— Вам помочь, инспектор?
— Что? Нет-нет. Продолжайте, пожалуйста.
— Я также провожу экспертизу предполагаемых работ Малевича, его рукописей и тому подобное. Вам показать…
— Когда в последний раз видели пропавшую картину?
— Два года назад она выставлялась в Музее Гугенхейма в Нью-Йорке. Все остальное время картина находилась здесь. Несколько месяцев назад ее смотрел один ученый, но…
— Мне нужна самая полная информация об этом визите, мадам. А сейчас покажите мне, пожалуйста, место преступления.
Делакло повела его вниз по витой лестнице. На белых степах темнели причудливые тени от перил.
— Чтобы войти в хранилище, необходимо иметь ключ и код. Ключей только три: у меня, у президента нашего общества, который сейчас находится в деловой поездке, и…
— У кого еще?
— Третий ключ хранится в банковском сейфе вместе с кодом.
— А кто имеет доступ к этому сейфу?
— Он зарезервирован на имя нашего общества, так что доступ к нему только у меня и президента.
— Значит, ключ и код имеете только вы двое?
— Да. Уж извините.
— Давайте войдем. Покажите мне, как это делается.
Они остановились у стальной двери, слева от нее находился пульт с белыми цифровыми кнопками, под которым виднелась узкая замочная скважина.
Вставив ключ, Делакло набрала несколько цифр, прикрывая пальцы тыльной стороной руки, но Бизо проследил, что она нажала на кнопки десять раз. При каждом нажатии костяшка указательного пальца уходила вперед. «Серьезный код, — подумал он. — Я-то не могу запомнить и трех цифр от замка своего велосипеда».
Из-за двери послышался металлический звук. Нажав на ручку, Делакло распахнула створ. Внутри сразу же зажглось освещение. Бизо боком протиснулся в узкий проем.
Перед ним открылось длинное помещение, похожее на желудочно-кишечный тракт компьютера. Вдоль стен тянулись ряды выдвижных решеток, напоминающих рыхлую колоду карт. На них с двух сторон висели картины. Казалось, им нет числа. В дальнем конце хранилища стоял черный металлический шкаф со множеством невысоких ящиков. «Наверное, там хранятся рисунки», — подумал Бизо.
Пройдя через все помещение, Делакло выдвинула самую последнюю решетку. Металлическая стенка остановилась всего в нескольких дюймах от внушительного торса Бизо. Он отступил и озадаченно потер лоб, увидев, как стройная Делакло проскользнула между двумя решетками. Белая кожа, россыпь веснушек на носу, светло-голубые глаза, черные волосы, стянутые в тугой узел, в который был воткнут карандаш, и квадратные очки в тонкой металлической оправе.
— Она висела здесь, — послышался ее голос из глубины металлических джунглей.
— А я… я тоже должен туда идти, мадам?
— Мадемуазель. Думаю, вы можете посмотреть и отсюда… одну минуточку, — сказала Делакло, выдвигая решетку до упора.
Взору Бизо предстали абстрактные картины, написанные маслом. Часть из них была в рамах, остальные висели в подрамниках, словно туши на крюках. В глаза бросалось незанятое пространство и под ним табличка с надписью: «Супрематическая композиция „Белое на белом“, 119».
— Это название картины и ее каталожный номер, — объяснила Делакло. — Но мы обнаружили кое-что еще…
Она указала куда-то в темноту между рядами решеток.
— Вы хотите, чтобы я… — пробормотал Бизо.
— Я думаю, вам это будет интересно, инспектор. Посмотрите, что там.
— Благодарю вас, Клаудио, что вы нашли время встретиться со мной.
Коффин сидел в торце зеленого металлического стола образца 1950 года, стоявшего посередине спартанского кабинета, который Клаудио Ариосто занимал уже больше тридцати лет. На стенах висели фотографии Ариосто в парадной полицейской форме, созданной по эскизам Армани, — темно-синей с красными полосками. На них он обменивался рукопожатиями с Миттераном, папой Иоанном Павлом II, Берлускони и своим шефом Джованни Пасторе и снимал покрывало со спасенного алтаря работы Перуджино.