Диярбакыр находился на северо-востоке от Бейрута, и для прямого полета нужно было пересечь Сирию по диагонали, но сирийское воздушное пространство строго контролировалось. Кирквуд предпочел обходной путь, хотя и более дальний. Они летели на север, держась подальше от сирийского неба, пока не достигли турецкого побережья. Там они свернули направо и полетели на восток, вглубь материка, к Диярбакыру.
Миа отвернулась от иллюминатора, за которым уже маячила на горизонте береговая линия, как только Кирквуд вернулся после разговора с пилотами. Он уселся напротив и развернул карту.
— Приятеля Фаруха зовут Абу Барзан, — сообщил он Миа. — Он пересек границу вот здесь, в Заху, и вчера въехал на территорию Турции. — Кирквуд показал на карте место пересечения границы недалеко от точки, где встречались Турция, Сирия и Ирак. — Он находится в Диярбакыре. — И он поставил указательный палец на городок, находящийся на расстоянии примерно пятидесяти миль севернее сирийской границы.
— И здесь он встретится с покупателем?
Кирквуд кивнул.
— Там нас встретят два частных охранника, они отвезут нас к нему.
Все происходило слишком быстро. Миа не знала, как воспринимать неожиданный поворот событий.
— Как вам удалось его выследить?
Кирквуд замялся, затем ответил, складывая карту:
— Это было несложно. По сравнению с Багдадом Мосул маленький городок, а он повсюду хвастался, что заключил очень выгодную сделку.
— И как вы думаете получить у него книгу?
Казалось, Кирквуду не нравятся ее настойчивые вопросы.
— Он сам отдаст нам книгу и остальные вещи, лишь бы мы не отправили его назад, в Ирак, где он может оказаться под судом за контрабанду.
— А его покупатель? — не унималась Миа. — Ведь он может оказаться из этой банды!
Кирквуд покачал головой.
— Скорее всего это просто еще один торговец древностями из Лондона или Франкфурта, — решительно ответил он. — Вряд ли он представляет для нас интерес. Нас интересует только книга, которая даст нам возможность вернуть Эвелин.
Миа озабоченно задумалась. Со времени ее телеобращения она ничего не знала о бандитах, и ей не нравилось, что у нее нет связи ни с посольством, ни даже с Корбеном.
— Мы так и не знаем, объявились ли похитители, — заметила она.
— Ничего, объявятся, не сейчас, так позже. Мы устроим еще одну пресс-конференцию, сообщим о поимке контрабандистов и с помощью книги подцепим их на крючок. Не волнуйтесь, они обязательно позвонят. Я об этом позабочусь.
Машинально кивнув, Миа опять уставилась в иллюминатор и отдалась тревожным размышлениям.
Через минуту голос Кирквуда вывел ее из задумчивости:
— В чем дело?
Миа повернула к нему утомленное лицо.
— Просто не верится, что мы имеем дело с такой необыкновенной идеей… Что это вообще возможно! — Она тряхнула головой. — Похоже на кольцо Фродо. Искушать человека своей властью над природой, обещанием вечной жизни. Играть с нашими сердцами, так легко поддающимися совращению!
Кирквуд задумчиво поджал губы:
— Я бы вовсе не назвал это совращением. Смерть отнимает у человечества множество талантливых людей. И мудрых.
Пока самолет летел сквозь облака, они разговорились о последствиях предполагаемого продления жизни на сотни лет, о катастрофических сдвигах, которые могут произойти на земном шаре. Ясно, что сразу же возникла бы проблема перенаселения Земли. С первого появления гоминида потребовалось восемьдесят миллионов лет, чтобы в 1800-х годах население достигло миллиарда человек. Более чем через сто лет, в 1930-м году, оно достигло уже двух миллиардов, но с тех пор приблизительно каждые пятнадцать лет увеличивалось на целый миллиард! Рост происходил в основном за счет менее развитых стран; в более развитых странах рождаемость едва обеспечивала существующую численность населения. Но когда на Земле станут одновременно жить пять поколений каждой семьи, им потребуется гораздо больше природных ресурсов, продуктов питания и жилья. На социальное и пенсионное обеспечение потребуются трудно представимые средства. А главное — коренным образом изменятся отношения между людьми.
Брак — сохранит ли этот институт прежнее значение, если никому и в голову не придет жить с одним и тем же партнером пару сотен лет? Дети — как они будут воспитываться, как будут относиться к родителям? Те же проблемы возникнут и с работой. Что станет с такими понятиями, как карьера, пенсионный возраст? Придется ли человеку трудиться всю его долгую жизнь? Наверное. Но сумеют ли они свыкнуться, смириться с этой мыслью? В старых фильмах часто возникала тема молодежи, которая не может найти себе место в обществе. А что ждет молодежь в воображаемом будущем? Сможетли молодой человек хоть когда-нибудь продвинуться по служебной лестнице, если представители старшего поколения так долго будут сохранять трудоспособность? Или взять судебную систему. Удержит ли человека от преступления перспектива провести в заключении тридцать лет, когда средняя продолжительность жизни будет составлять лет двести — триста?
Чем дольше они обсуждали эту тему, тем яснее становилось Миа: если идея долголетия осуществима, то буквально каждый аспект современной жизни должен будет подвергнуться кардинальному пересмотру. До сих пор она рассматривала эту идею лишь с теоретической точки зрения, но сейчас, когда она думала о ней как о реальной, ей представлялись поистине пугающие перспективы.
— Мы будем жить в «постчеловеческой» эре, — говорил Кирквуд. — И это пугает людей, принадлежащих к консервативным и религиозным кругам. Но их страх неоправдан. Это же не произойдет за одну ночь. Изменения будут происходить постепенно. Если когда-нибудь будет открыто средство против старения, то о нем будет объявлено, и люди просто не станут стареть. Или будут стареть, но очень медленно. И постепенно люди к этому приспособятся, адаптируются. Ведь мы и сейчас во многом отличаемся от людей, живших столетия назад. По сравнению с ними мы уже «постлюди». И по-моему, мы весьма недурно привыкаем к тому, что люди стали жить дольше, к прогрессу в области медицины, к различным техническим новинкам.
Но ведь здравый смысл и благо людей не всегда играют главную роль. Боязнь перемен и покровительственная, надменная и епископальная точка зрения на человека уже объединили свои усилия и стремятся задушить это открытие. Помимо ограничивающего влияния догматического, консервативного мышления, власть имущих пугают предстоящие расходы — при этом они забывают об огромных средствах, которые затрачиваются на лечение хронических старческих заболеваний — и организационные изменения, которые повлечет за собой продление срока жизни. Крупные фармацевтические концерны удовлетворяет то, что мы стареем и слабеем — им нужно постоянно продавать свои лекарства против множества болезней. Не менее выгодна и торговля кремами против морщин, пищевыми добавками и гормонами, на деле не помогающими, — она приносит прибыль в шесть миллиардов в год!